Тополиная метель - [45]

Ушли годы, пролетела юность. Айна стала женою Гасанова и матерью Астана.

А для меня, в душе моей, она осталась навеки символом человеческой красоты.

1961

Кинжал

Целый день бродил я отрогами Дашкесанских гор, пытаясь рассеять свою тоску по родному Прикарпатью. Я взошел на вершину Мамед-Дага, названную именем народного мстителя Хаджи Мамеда, и взобрался на менее высокую гору Рашид-Даг. Кто был этот Рашид — кавказский Довбуш, Кобылица или Шугай, — я не знал, да и спросить было не у кого: за весь день я не встретил в горах ни одной живой души.

И вдруг ко мне донесся монотонный звук зурны, прокатилась мелодия эхом по ущельям, взлетел в небо коршун. Шелестом листьев отозвался песне одинокий карагач, зашептал ветер, сметая своим невидимым крылом песок с порыжевших склонов, и я остановился, прислушался.

Поднявшись на вершину, я увидел выжженные солнцем полонины — эйлаги, по ним рассыпались стадами овцы и козы, а между двумя островерхими каменьями примостилась серая холщовая палатка.

Старый чабан с бороздами морщин на лице — оно смахивало на потрескавшуюся от засухи землю — перестал играть и пристально смотрел на меня; мне же казалось, что на меня глядит поблекшими глазами этого человека не он, а седая вечность гор. Вот он, наверное, знает, откуда пошли названия каждой горы и долины. Я уже хотел было спросить, как вдруг мне бросилось в глаза необычайное украшение, прикрепленное к поясу чабана. Дорогой кинжал с белой костяной рукояткой, сверкающие золотом ножны поразительно дисгармонировали с ветхим одеянием чабана. Я подошел поближе и робко сказал:

— О, какая у вас драгоценность…

Старик молча посмотрел на меня, и в выражении его глаз я уловил едва скрытое желание рассказать мне историю…

•

Давно это было, более полустолетия назад. В те времена в Ял-Кишлаке, что над Кашкара-Чаем, хозяйничал богатей Сейткамал. Молодой был, красивый, черноусый такой. В отличие от других беков, он не дружил с господами, одевался просто и не только не пренебрегал сельскими девчатами, но постоянно ухлестывал за ними. Его боялись, ненавидели, но все же приходили к нему в усадьбу с кувшинами вина женщины и девушки, потому что Сейткамал был щедрым и покупал у них вино.

В Самухах, недалеко от Ял-Кишлака, жила вдова Эминэ с дочерью Загрой и сыном-подростком Хатимом. Красивой была Загра, и поговаривали старые аксакалы: «По-разному наказывает аллах людей — кого уродливостью, кого чрезмерной красотой, — но как одно, так и другое приносит несчастье». Но Эминэ не прислушивалась к голосу соседей, не сумела спрятать красоту дочери своей от похотливых глаз молодого бека. Соблазнившись легким заработком, она повела дочь в усадьбу Сейткамала продавать вино.

Вот сейчас он выйдет, скользнет взглядом по лицам пришедших и прикажет купить кувшин с вином у самой красивой. Эминэ подталкивает Загру ближе к воротам, чтобы улыбнулась она, когда выйдет Сейткамал. Девушка принужденно улыбается.

— Поклонись, поклонись, Загра.

Сейткамал открыл ворота и крикнул: «Расходитесь сегодня все!» — да вдруг умолк, потрясенный, куда девалась его спесь, не богатей Сейткамал, а растерявшийся юноша стоял перед бедно одетой красавицей.

— Это твоя дочь, старая?

— Моя, господин…

— Сколько лет тебе, красавица?

— Семнадцать, — прошептала Загра.

— Возьми у нее вино! — приказал слуге и втиснул в ладонь Загры золотую монету. — Где ты живешь, красавица?

— Там, над рекой… — отвечала побледневшая Загра.

— Жди, старая, сегодня в гости, — сказал Сейткамал и ушел.

Эминэ проклинала себя и молилась аллаху, чтобы Сейткамал проехал мимо ее сакли. Но Сейткамал вечером пришел.

— Большая честь для меня, — кланялась мать и дрожала, ожидая, что скажет бек.

— Салам алейкум, Эминэ. А где же дочь твоя?

— К родичам пошла… Зачем ты… спрашиваешь о ней?..

Сейткамал присел на ковер, задымил трубкой.

— Зачем спрашиваю, говоришь? Послушай, Эминэ… Вижу, как ты боишься. Нехорошая слава идет обо мне в кишлаках, но все это выдумки. Я увидел сегодня твою дочку и понял, что для меня она выросла. Обвенчаться хочу с нею, Эминэ.

— Большую честь оказываешь мне, — снова поклонилась мать, — но извини, что скажу сейчас: не пара тебе моя Загра. Ты — богач. Земли твоих имений глазом не окинешь, пешком не обойдешь. Твои виноградники тянутся долиной Кашкара-Чая до подножия Кара-Дага. На эйлагах пасутся тысячи твоих овец, верблюды несут твое богатство на большой базар в Гяндж. А дочь моя богата разве только красотой своей. Нет, нет, не пара она тебе, смеяться будут над тобой друзья твои.

— Не отговаривай, Эминэ. Мне как раз и нужна ее красота, а золота у меня много. Вот оно! — и он высыпал пригоршню золотых монет на ковер.

Эминэ схватилась за голову.

— Помилуй, господин!.. Столько денег, столько золота… — Она начала собирать монеты, любуясь их блеском.

— Ты согласна, старая?

— Только чтобы кьябин… венчанье, господин…

— Мы обвенчаемся с нею.

— Согласна, господин…

— Вы у меня обе будете ходить в золоте!

— Не в золоте счастье! — прогремел зловещий голос за окном и утих во тьме.

— Кто это? — грозно спросил Сейткамал.

Смертельный страх охватил сердце Эминэ перед вспыхнувшим злобой богатеем.