Тополь стремительный - [9]

И каждое дерево — это целый мир, где живут миллионы клеток, и каждая клетка — в свою очередь, сложнейший организм. Подумайте о хлорофилловых зернах, умеющих из воды и газа готовить сахар, растительное масло, хлопковое волокно, картофельный крахмал и ароматный сок ананаса. Подумайте о росте дерева — о том, какие силы поднимают многотонную крону дерева на десятки метров вверх. Понять этот мир, познать его законы, жизнь, структуру — это значит найти путь к изобилию и счастью для всех людей.

— А ты не увлекаешься, Лева? — осторожно спрашивала Верочка.

Эта деловитая и неуемная девушка как-то особенно бережно и любовно относилась к Леве. Она не спорила с ним, не поучала его, только чуть предостерегала: "Лева, опомнись… Лева, ты увлекаешься…"

Петя Дергачев внимательно слушал "за" и "против". Лидо его выражало неудовлетворение. Некоторое время он молчал, а потом обрушивал на нас следующий вопрос:

— А что такое счастье?

— Счастье, — начинал Лева, — это такая категория, которая…

И снова начиналась дискуссия, пока кто-нибудь не спохватывался:

— Петя, пора давать углекислоту! Заговорились…

В атмосфере содержится три десятитысячных доли углекислого газа. Но если его несколько больше, растение развивается лучше. Поэтому, по указанию Кондратенкова, наш быстрорастущий гибрид получал добавочную порцию.

Итак, дежурный и Петя Дергачев отправлялись подкармливать посадки углекислым газом, а я закрывал глаза до следующего прожекторного "утра" через два часа.

Конечно, далеко не все и всегда проходило гладко. На третий день, когда быстрорастущие уже давным-давно переросли пшеницу и возвышались над нивой широко разросшимися густозелеными купами, Кондратенков решил вырубить лишние деревья, чтобы оставшиеся могли свободнее куститься… Два часа спорили они с Борисом Ильичом, какие стволы убрать, какие оставить, и каждый из нас, стоя в отдалении, беспокоился о судьбе своего любимца. Но как только рубка была закончена, налетел вихрь-и какой., не хуже чем в день нашего приезда! Низкорослые еще лесопосадки вокруг пшеничного поля не смогли прикрыть от ветра наши гнезда. Буря всей силой обрушилась на бугор. Два быстрорастущих деревца были сломаны, у других облетели листья.

Металлические ящики были уже малы, а специальные сборные домики еще не готовы, и нам пришлось сооружать перед гнездами баррикаду из автомашин, ящиков, кожаных сидений и бортовых досок в ожидании, пока плотники в мастерской закончат подгонку щитов.

Наконец домики были собраны, растения укрыты, обмыты, подкормлены углекислым газом. Но тут случилась новая, беда — утечка газа в кране. Выяснилось это не сразу, только к вечеру, и многие растения просто захлебнулись от избытка углекислоты. Пришлось их проветривать, даже снабжать кислородом, как тяжелобольных.

Борис Ильич, отчаявшись, предлагал бросить всё и посадить новые гнезда, но Кондратенков сказал:

— Не страшно, если иные пропадут. Зато выживут самые крепкие!

И настойчивость его оправдала себя. К вечеру все пришло в норму. Деревья снова тронулись в рост, и опять мы могли радоваться, сообщая друг другу:

— Сто семьдесят один… есть даже сто семьдесят три… Вот настолько выше Верочки, честное слово! А вы заметили в самой яркой зелени красноватый оттенок?.. Да, да, это говорит о изобилии хлорофилла…

Так продолжалось дней шесть или семь — я уж не помню точно, сколько именно. К этому времени наши питомцы выросли метра на два с лишком. Во всяком случае, мы смотрели на них снизу вверх. Теперь это были тоненькие, стройные молодые деревья, увенчанные неширокой кроной, с огромными, в мою ладонь величиной, красновато-зелеными глянцевитыми листьями. На каждом квадрате оставалось только два дерева, остальные отстали в росте и были вырублены. Зато внизу Кондратенков вместо так называемого "подроста" посадил еще раз семена, и новое поколение бурно развивалось под защитой листвы старших товарищей.

Понемногу мы привыкли к успехам наших растений, даже начали воспринимать как нечто само собой разумеющееся, если они поднимались на тридцать-сорок сантиметров в сутки.

Но вот однажды, выйдя к обеду, я заметил, что настроение в столовой какое-то неуверенное. Не было ни горячих споров, ни новых цифр, ни веток, ни листьев, ни междоузлий, ни узлов. Я трижды переспросил Веру, прежде чем она решилась нехотя ответить мне:

— Всего четыре сантиметра с самого утра.

Всего четыре сантиметра с самого утра! Для нашего дерева это была катастрофа.

После обеда весь институт собрался вокруг посадок.

Надо сказать, наши питомцы не понравились мяе на этот раз. Вид у них был какой-то несвежий и понурый. Широкие листья уныло повисли; даже цвет у них чуточку изменился: вместо красноватого оттенка появился коричнево-желтый.

А у многих кончики подсохли и края пожелтели.

Я обратил внимание Кондратенкова на эти подсохшие края.

— Само собой разумеется, с влагой неладно, — согласился он. — Мы даем им пить вволю, но, очевидно, этого недостаточно. Для дерева нужно, чтобы самый воздух был влажным.

— А нельзя ли поливать их сверху? — спросил я.

— Мы так и делаем, но это не достигает цели. Весь воздух над пустыней нельзя увлажнить. Конечно, лучше всего растить дерево в стеклянной банке — там оно у себя дома и само регулирует влажность. Мы могли бы заказать и трех- и пятиметровую банку, но я не хотел этого. Наша задача дать в колхозы массовую здоровую, выносливую породу, способную бороться с невзгодами. Все эти искусственные укрытия, прожекторы, углекислый газ я разрешал только в первые дни, чтобы задать темп. Со вчерашнего вечера домики отменены. Пусть деревья привыкают к естественной обстановке.