Тополь - [3]

...Эй, парень, подожди, дай расскажу! Знаешь, кто я? Ну откуда же тебе знать, а, между прочим, меня знали все и в доме, и в квартале, да и не только здесь. Да, моя жизнь была интересной.

Посмотри на этот снимок, на нем мне тридцать пять лет, это в Алжире, ну и пекло там было, мы просто зажарились, точь-в-точь как в тот самый день, ха-ха... Ага! Ты, кажется, испугался? Подожди, постой еще пять минут. Стой, тебе говорят! Ну и дела, ждешь годы, может быть, целых сто лет, а может и тыщу, даже сам не знаешь сколько ты прождал кого-нибудь, чтобы порассказать ему кое-что, а когда, в конце-концов, он приходит, то ему некогда...

Листья тополя еще зелены. И этим утром тоже.

Но я не знал, будут ли они зелеными и вечером, когда наконецb. закончится очередной бесконечный день и у меня снова не хватит времени выслушать все истории этого дома, а сколько еще домов на этой улице, улиц в городе и городов в мире! Мне не хватило бы и трехсот лет, а в моем распоряжении всего три месяца.

Три месяца, которые я должен провести в пыльных комнатах и мрйчных коридорах до того, как уйти. Три месяца и только здесь.

Таким было последнее осторожное слово науки, когда меня посылали.

Три месяца - для призраков это ничтожно мало, а для меня слишком много. Мы допустили ошибку, разве может человек выдержать здесь целых три месяца? Я заболел уже на третий день.

Уберите солнце! Ради бога, уберите солнце! Эй, слышите, ктонибудь! Уберите солнце!

Что-то произошло со временем, что-то случилось с машинами, которые перебросили меня сюда. Или, может быть, с моим миром стало что-то непоправимое с тех пор, как болезнь свалила меня. По моим часам с тех пор прошло семь дней, и за все эти семь дней солнце не двинулось с места, зависнув низко над крышей напротив.

Я не вижу тополя. Отсюда мне не видно, жив ли он или уже умирает, высохнув и пожелтев под острыми лучами этого беспощадного солнца, жива ли еще надежда в моем мире, моя надежда. Принесет ли ветер хоть один зеленый лист?

Но ветра нет. Есть только солнце. Сколько раз я бы ни проснулся, или, скорее, ни очнулся, солнце все время было там, как будто его приклеили на выцветшее небо, будто вместо глаз у меня кровавые раны и вся кровь вот-вот вытечет из этих ран. Я не могу выздороветь, пока это неподвижное солнце подкарауливает меня, к черту, может ли закат продолжаться вот уже семь дней?

Его нет, его уже не видно. Я пробудился с мыслью о проклятом вечно закатном солнце. Не смея открыть глаза, через опущенные веки я старался угадать, там ли оно, и решил умереть на этот раз, если увижу его вновь. Правой рукой я нащупал у кровати коробочку с лекарствами и открыл ее. У этого флакона особенная форма и яркая этикетка с очень страшным предупреждающим знаком. Я не стану открывать глаза сейчас, открою их только после того, как вытащу пробку. Так будет быстрее и меньше времени придется смотреть на это жестокое солнце. И если оно еще там, я перехитрю его.

Нет его. Нету. Только светлый силуэт тополя на светлом фоне неба. Тополь зелен, он жив, а солнца нету. Мои пальцы разжимаются, таблетки высыпаются на пол, а флакон закатывается под кровать. И вдруг оно показалось, вначале как красное сияние, потом как тоненький красный серпик из-за тополиного ствола, значит, оно всетаки было там! Но оно сдвинулось со своего места, наконец-то сдвинулось, значит, все-таки настанет ночь... Тополь! Только сейчас я вспомнил о нем. Ведь растет он совсем в другом конце внутреннего двора, как же он сумел заслонить солнце?

Я наивно полагал, что смогу встать на ноги на следующий же день, что мои мученья кончатся, как только солнце уберется с небосвода. Но я был еще болен, мы жестоко просчитались в оценке человеческих сил перед лицом вездесущей смерти, подавляющей тишины и одиночества. Я не мог подняться, а мог только рассматривать трещины на белом потолке, упорно изучать их богатую географию, называть любимыми именами реки и пропасти на нем. Вот эта похожа на Амазонку, а эта - на Марицу. Эта же не похожа ни на одну, я назову ее Мария - должна быть река с таким именем.

Ей шестнадцать лет. Марица-Мария, ты меня спасешь.

И так было до тех пор, пока потолок не стал белеть и сглаживаться. Марица, Мария и Амазонка теряли свои притоки, становились тоньше. Наверное, в эти часы ослабевала яснота моего взгляда или болезнь истощила мое зрение, но я решил, что снова происходит что-то или со временем, или с теми чертовски сложными машинами и я возвращаюсь назад в этот мир, все дальше от своих, все ближе к моменту смерти, откуда уже нет возврата. Мне удалось нащупать рукой на пыльном полу один маленький шарик, второй, третий, вот и сразу два, значит, уже пять. К черту, я их уронил, но уронил всего одно, значит четыре, пять, шесть, может быть, десяти мне хватит. Проклятая тишина...

И тут кто-то постучал в окно. Я крепко сжал в руке таблетки, на этот раз им меня не провести. Тополь. Это постучал тополь. С кровати я видел, как тонкие верхушки его веток прикасаются к стеклу. Это невозможно, я не верил, не верил, и тогда тополь в отчаянии покачнулся и, размахнувшись что есть силы, ударил.