Тополь берлинский - [27]

— Молодец, Сара, — прошептал он. — Ты молодец. У тебя замечательные детки. Чудесные, просто замечательные, и ты молодец.

Он положил поросенка к остальным, тот был сыт и дремал в его руках, а потом тесно прижался к своим сестрам и брату под красным обогревателем. Тур оставил свинью спать.

Теперь он отрезал еще кусок хлеба для Сири и нашел две вареных картофелины в холодильнике. Свинья, которую полностью держат на комбикорме, сделает все, что угодно, чтобы отведать картошки и хлеба. Он научил ее грациозно садиться и топать правой ногой, чтобы получить угощение, но сейчас дрессировка его не заботила, ведь свинья была на сносях.

Ей хотелось полежать, поэтому он дал ей лакомство сразу же. Свинья удовлетворенно захрюкала, у нее было неисчислимое множество разных звуков, и он в точности знал, что каждый из них значит. Тур слегка почесал ее за ухом и потом пошел в мойку, снял комбинезон и сапоги и вернулся в дом.

Отец перебрался в гостиную, он придерживался того, чего от него ждали, ради мира в доме. Хотя, какой мир… Мир вовсе не обязательно означает отсутствие общения. Тур бы с удовольствием пообщался с матерью, если бы только она спустилась. Он снова поднялся к ней, на этот раз с пустыми руками. Надо дать ей что-нибудь поесть, что-нибудь горячее, спросить, чего она хочет, может, супа, он ведь легко может приготовить суп из пакетика, следуя инструкциям. Стучать он не стал. В прошлый раз он постучался, но она все равно не ответила. Он тихо зашел, в комнате теперь стало чуть светлее, и он разглядел, что она лежит как прежде. Она открыла глаза.

— Тебе получше? — спросил он.

Она слабо улыбнулась, он в ответ улыбнулся во весь рот.

— Не похоже на тебя, — сказал он шутя.

— Гадко, — ответила она. — Я совсем без сил.

— Уверена, что не надо позвонить врачу? Они ведь приходят на дом, если…

— Нет. Пройдет.

— Ты не хочешь… Тебе помочь…

— Нет.

— Я включу батарею. Чтобы ты не мерзла. А потом спущусь и приготовлю тебе суп.

Она не отвечала, и он принял это за согласие.

Порошок смешать с литром воды. «Шведский гороховый суп» — написано на пакетике. «Что, интересно, в нем шведского?» — подумал он. Включил конфорку на максимум. Кастрюлька была маловата, приходилось мешать аккуратно. Он закрыл дверь в гостиную. Отцу не обязательно видеть, как он мешает суп в кастрюле. Масса была жидкой, желтой. Он включил радио, дожидаясь, пока суп не закипит, чтобы потом убавить огонь и дать супу повариться, как было написано на пакетике. Он попробовал его чайной ложкой. Вкуса никакого — видимо, это и было шведской составляющей. Он сильно посолил жижу, накромсал несколько кусочков вяленой баранины и размешал. Попробовал снова. Стало получше. Она отказалась. Он держал перед ней кружку с дымящимся супом и ложку.

— Нет, — повторила она.

— Хотя бы попробуй мой кулинарный шедевр.

— Нет. Спать хочу.

Комната провоняла от старого масляного обогревателя, так пахло в доме осенью, когда они включали его в ванной после долгого лета. Пыль горела от сильного жара.

Вечером он занялся привычными делами в свинарнике, и Сара показалась ему существенно спокойней. В первые дни аппетит у нее будет неважный, но воду она пила жадно. Он поставил дополнительную поилку.

— Сушняк? — спросил он.

Только когда свинарник затих после кормежки и уборки в загонах, он снова приложил к ней поросят, дав им предварительно жидкий препарат железа. Он был уверен, что сейчас все будет хорошо. Поросята вопили и возмущались, когда он держал их обеими руками. Никто не сравнится в крике со свиньями, будто малейшая неприятность — вопрос их жизни и смерти.

Он сел на кухне так, чтобы видеть экран телевизора через открытую дверь гостиной. Отец ложился часов в девять, как раз к новостям по второму каналу. Этот вечер не был исключением, и Тур перебрался в гостиную. В ней повис запах отца. Он принюхивался, и тут до него дошло, что отец не принимал душ и не переодевался с вечера вчерашнего дня. Он почувствовал, как сердце забилось быстрее, ведь это значило, что ей было плохо еще вчера. Каждый субботний вечер она клала чистую одежду и вешала полотенца в ванной. Больше для себя самой, чтобы с утра не слышать запаха за столом. А вчера, значит, не смогла.

Он тупо уставился в экран. Еще вчера что-то было не в порядке, а он даже не заметил. Он что, ослеп и оглох?

Он вышел на кухню и достал чистую кастрюлю. Отец доел гороховый суп, грязная кастрюля осталась на плите, а на столе стояла глубокая тарелка с ложкой.

Остатки супа высохли и превратились в сухую желтую пену.

Тур поставил грязную кастрюлю в раковину, наполнив ее холодной водой, и сполоснул тарелку. Все это он делал ради матери, рассуждал он, не для отца, надо думать так. Сам он не ел ничего кроме бутербродов на завтрак, странно, он совсем не проголодался, и это при том, что он всегда хотел есть и никогда не наедался досыта. Он подогрел молока и стал искать мед, не нашел ничего, добавил в молоко сироп и размешал.

В коридоре было холодно, но как только он открыл дверь, его обдало теплом из ее комнаты. И запахом, слабым сладковатым запахом, который он решил не замечать. Он зажег ночник и поставил молоко на ночной столик, задернул занавески и уменьшил жар батареи. Она лежала и следила за ним глазами, когда он подошел к ней, переступив половик, цвета которого помнил в точности.