Тоомас Нипернаади - [54]

Милостиво кивала и шла дальше.

За такие обходы Кадри терпеть не могут. Норовят захлопнуть дверь перед носом — чего эта образина шляется! Давно уже в могилу пора, а нет, так хоть полеживала бы последние годочки под развесистой яблоней. А она ходит — одно спросит, другое, будто чья бабка или опекунша какая. Верно, думает, что приусадебные земли все еще ее собственность и народ под нею ходит; нет, черт побери, эта бабка со своим обходом подзадержалась лет на сто.

Даже старый пень Тынис Тикута, хоть и выбегает навстречу Кадри, но тут же начинает пенять:

- И чего ты, старый человек, ходишь по деревне, народ злишь? Они тебя терпеть на могут, ты им только прежние времена напоминаешь. Я вот  тоже глупость сморозил, приняв от тебя это голодное место. Ох, матерь Божья, дожди вымывают со склона все до последнего зернышка, осталось бы хоть ворью клюнуть — и того нет! Подожди я, нетерпеливый осел, еще немного, когда стали вовсю делить усадебные земли, думаешь, мне бы не дали?! Ты бы отрезала мне от усадебного клина, как от теплого каравая, ломоть жирного чернозема! А теперь что мне делать со своими песками? Будь я мальчонкой, лепил бы на солнышке куличики из песка, швырял бы в деревенских собак... Ах, Кадри, Кадри, не дала ты мне счастья! И другие не хотят тебя добром поминать, старый же человек, не ходи ты по хуторам, на заводи людей!

Концом палки Кадри Парви отталкивает старика.

- Кто тебе сказал, осел  ты нетерпеливый, что я старая? - сердится Кадри. - Вот тебе уже давно в могилу пора, ты же весь мхом зарос, а уж соображения не осталось ни крошки, а я?!

Кадри распрямляется, широко расставив ноги, свысока смотрит на Тыниса Тикута.

- Ты знаешь, - говорит она, чеканя каждое слово, - твой внук вполне еще может стать моим мужем!

Тут Тынис отпрыгивает в сторону, будто ужаленный. И какое-то время удивленно, даже испуганно таращится на Кадри.

- Ого! - говорит он потом, словно очнувшись от первого испуга.

- Вот тебе и ого, - повторяет Кадри, - вполне может стать моим мужем!

И Тынису Тикута нечем крыть, он вдруг чувствует, что опозорен, раздавлен. Вылупился на Кадри так, словно столкнулся на развилке двух дорог с самим сатаной.

И только когда Кадри Парви уже ушла, скрылась за холмом, он постепенно приходит в себя, машет кулаком, фыркает, кричит ей вслед, хотя и знает, что она уже не услышит.

- И все-таки мой внук тебя в жены не возьмет! - злобно кричит он.

Бежит к дому, снова останавливается, снова машет кулаком и кричит:

- Не возьмет! Ведьма, нехристь проклятущая! Ни за что не возьмет мой внук такую каргу, будь у тебя хоть десять усадеб и столько же хуторов! Не возьмет тебя, ведьму, на свою шею! Ты меня инвалидом сделала, сына моего сгубила, но уж над внуком твоей власти не бывать! Видали, ведьма столетняя, кочерыжка старая, еще и цвести захотела!

Возвращается к себе во двор и только здесь уже ярится по-настоящему. Только теперь он чувствует, как все его существо буквально кипит и бурлит против этой бабищи. Прямо-таи волна лихорадки прокатывается по нему, и, встав посреди двора, старик посылает Кадри вдогонку самые забористые ругательства.

- Этакая, этакая... барышня! - выкрикивает он в самом конце.

Поздно вечером Кадри Парви завершает свой обход. Тоомас оставил ей в саду на столе молока и хлеба. Кадри отламывает хлеб, ест, пьет молоко из кружки и вздыхает.

Нет больше прежних людей, думает она с горечью. Всего-то и остались какие-нибудь осколочки, старый нытик, хныкающий в постели дряхлый старец, какая-нибудь согбенная старушка. Все отправились к Господу Богу или в любой момент готовы отойти. Будто и не было этих людей, вот только что ведь смеялись, только вчера куролесили, а сегодня уже старики, из глаз сочится гной, как смола из пенька.

Даже Мартин Вайгла сгорбился!

Видела сегодня его издали. К Мартину Вайгла Кадри ни за что бы не пошла, даже завидев его на дороге, Кадри заблаговременно сворачивала в сторону. Отчего-то она стесняется этого человека, почему-то боится его. С того самого дня, как ушла из трактира, она ведь с ним ни словечком не обмолвилась.

Сегодня в господском доме в Терикесте большой праздник.

Счастливо совпали несколько важных событий: семидесятилетие Кадри Парви, крестины внука Мартина Меоса и канун венчания Тоомаса Парви, сына Кадри.

Уже который день кипит работа: режут скот, забивают птицу, сдирают шкуру с телят. Кадри Парви хочет отметить свой день рождения и женитьбу сына достойно, в лучшем виде. Чтобы каждый запомнил надолго важное событие, прекрасное и возвышенное.

И когда Меос Мартин заявил, что в этот же день почтенный кистер прибудет и к нету на хутор крестить младенца, они с Кадри после долгих споров и раздоров порешили — для пущей торжественности и чтобы не состязаться друг с другом в ущерб себе, объединить крестины внука Меоса Мартина с днем рождения Кадри Парви и праздновать сообща, в господском доме Терикесте.

Вот почему уже к вечеру вторника Меос прибыл в дом Кадри со своей семьей да с большой семьей своего сына, скотом, телегами, кастрюлями, мисками и прочим живым и неживым инвентарем. Четыре тяжеловоза тянули перегруженные повозки, увенчанные целой оравой детей, а взрослые шли сзади, гнали живность, предназначенную к праздничному столу: телят, свиней, кур, овец, индюков и прочую бессловесную тварь. Мартин прихватил даже четырех своих собак № а то кто же, к черту, сгрызет всю  ту прорву костей, которые останутся от еды, думал он. Для той же надобности он прихватил еще и пару подсвинков — не забивать, а откармливать — уж наверняка и им что-нибудь перепадет, по крайней мере хоть вода, которой будут ополаскивать жирные миски и тарелки, не говоря о тех продуктах, которые так и норовят испортиться в эти жаркие летние дни. А ты — со своими собаками и свиньями — очень кстати, не придется дорогую еду выбрасывать под забор.