Томас Неверующий - [7]

— С обрезками ногтей это, наверное, подействовало бы лучше?

Старик снова порылся в своем мешочке и торжественно извлек оттуда нечто вроде высушенной пленки. Томас, как Дэвид Копперфилд, родился в рубашке.

Мальчик покраснел.

— Будьте благоразумны, отец, прошу вас, — перешел он на английский.

Старик взял из его рук фотографию, завернул в сморщенную мембрану и засунул обратно в мешочек.

Но это не старец, а он сам проявил безрассудство своей чересчур бурной реакцией. Он примирительно протянул руку отцу, которую тот встряхнул с неожиданной силой. Не успев осознать, что происходит, Томас оказался лежащим в пыли, окруженный толпой хохочущих стариков. Ошарашенный, он, наконец, осознал, что это такая забава, и даже присоединил свой смешок к гоготу предков — смешок не очень естественный.

Он привстал на колени и поцеловал руку отца, как и подобало поступить сыну. Исполнение этого простого акта послушания далось ему с почти болезненным трудом. Целование руки ничего не значит, я не признаю над собой его власти, говорил он себе не без некоторого иезуитства. Обряд имеет силу, только когда наполнен добрым намерением, а в данном случае присутствовала единственно форма.

Отец вывел из группы старших мальчика примерно того же возраста, что и Томас, но размалеванного и оперенного на манер колдунов — по всей видимости, своего ученика. Он имел угрюмый вид и приблизился к Томасу с заметной неприязнью.

— Это мой хак, Мванга Хва, — объявил отец.

— Добрый день, Хак, — пробормотал Томас, не делая никакого движения.

Тот насупился еще более и покорился своей участи лишь после того, как старик ткнул своим целительским жезлом ему под ребра. Только тогда он согнулся вдвое и припал к ноге Томаса. Положение исключительно припадочное…

Хак! Теперь Томас вспомнил значение слова: это был внебрачный сын отца! Как и в притче, брат блудного сына (сводный брат, в данном случае) совершенно не обрадовался его возвращению к домашнему очагу.

Вечером зарезали тучного тельца, и Томас, восседающий одесную от отца, вливал в себя крепкое пальмовое вино и руками запихивал в рот подгорелые куски мяса, хотя от этого ему становилось дурно. Он был представлен ошеломляющему количеству дядей, кузенов, братьев, законных и нет, и по мере того как праздник набирал ход, все это представлялось большим счастливым семейством.

Один Хак не принимал участия во всеобщем радостном оживлении. Он сидел в дальнем конце стола и опустошал свой сосуд каждый раз, когда Томас поступал так со своим, и его чело все более омрачалось. Время от времени он что-то выкрикивал, чего Томасу не удавалось разобрать. Затем вскочил из-за стола, чтобы исполнить какой-то очень замысловатый танец. Эта демонстрация, похоже, пришлась не по вкусу отцу, который поднялся и прогнал его пинком, пришедшимся очень удачно к вящей радости старшего поколения.

Несколькими минутами позже Томас, извинившись, вышел поблевать. Освободив таким образом желудок, он заметил, что не один. К нему присоединился Хак. В полумраке братья смотрели друг на друга, сохраняя полное молчание. Томас чуть заметно улыбнулся. Хак прыгнул вперед, и прежде чем Томас успел осознать намерения брата, схватил его ногу и вонзил зубы как раз в то место, которое немного ранее целовал с покорностью. Томас был чересчур пьян и ошеломлен, чтобы сразу почувствовать сильную боль. Он только ругнулся, глядя, как его сводный брат исчезает во мраке с улыбкой на окровавленных губах.

Томас был не очень искусен в умении интерпретировать свои собственные чувства. Как правило, он не доверял им, ввиду их чрезмерной изменчивости, и вообще старался думать об этом как можно меньше. Но иногда случалось, что чувства, вопреки воле прорвавшиеся в сознание, привлекали его внимание, если ему больше нечем было заняться. Так происходило тремя неделями ранее в машине Уайтхолла, и это повторилось нынешней ночью. Томас понимал, что теперь его возбуждение вызвано чем-то совсем другим. Тогда он испытал ненависть, сейчас ощущал страх. Но точно ли это страх? Или он просто не осмеливается осознать истинную природу своих чувств к отцу? И как их следует в таком случае квалифицировать?

Если бы он только имел чем занять голову! Но без книг и умных собеседников ему оставалось лишь предаваться самоанализу. Это лишало его сил. К тому же представляло такую скуку! Тоскливая атмосфера, царившая в деревне, которую он не мог переносить и в свои шесть лет, становилась все более гнетущей, по мере того как забывалось радостное оживление банкета. Томас еще не поднимал вопрос о левитаторе — или, Бог его знает, чем он там мог быть — надеясь, что отец заговорит первым. Но тот даже не заикался о нем, и Томас совершенно не представлял себе, как приступить к данной теме, не выдав истинной причины своего появления. Он не отставал от старика ни на шаг в надежде в конце концов добраться до левитатора, но очень скоро у него сложилось впечатление, что отец сам ожидает от него инициативы.

Иногда, чаще всего ближе к полудню, старик усаживался и замирал неподвижно, уставив взгляд в пустоту. Томас находил это невыносимым. Цивилизованная привычка быть постоянно чем-нибудь занятым укоренилась в нем чересчур глубоко. Но разговоры с отцом выводили его из себя еще больше, поскольку, как всякий настоящий колдун, тот был абсолютно глух к логическим доводам. Впрочем, единственной темой этих бесед было обучение сына.