Томас Мюнцер - [42]

Эти люди находили в Мюльгаузене приют и поддержку, прежде всего благодаря Мюнцеру, который в середине февраля возвратился в город.

Мюнцер сильно изменился за это полугодие: ушел из Мюльгаузена молодой, пламенный искатель высшей социальной правды, а возвратился грозный. пророк революции, непоколебимо верующий в близкое наступление великих революционных битв.

Всеобщая война низов против крепостников отодвигала все другие вопросы на задний план. Могучая энергия Мюнцера отныне направлена на достижение единственной цели, вое он оценивает с точки зрения пользы для дела начавшейся народной революции. Он уже ощущал ее первое дыхание во время своих прежних странствований. Теперь Германия была в огне гражданской войны.

Огромное влияние идей и проповеди Мюнцера на революционные настроения масс, то обстоятельство, что члены созданного им тайного союза во многих местах являлись зачинщиками и руководителями движения, — все это высоко поднимало авторитет Мюнцера среди широких масс крестьянства. К нему обращались с разных сторон за помощью, указаниями и советами. Его ученики и последователи — члены союза — прислушивались к каждому его слову.

Под тяжестью этой ноши Мюнцер казался постаревшим. В его выступлениях исчезает прежний юношеский юмор. Его речи стали суровы, грозны, они гремят, как речи ветхозаветных пророков. Еще в «Твердо обоснованной защитительной речи» к народу обращался не только агитатор, но и спокойный мыслитель, с замечательной ясностью и простотой разоблачавший своих врагов холодным оружием критики. Теперь в речах революционного пророка доминируют слова, разжигающие революционные страсти и вселяющие ненависть к поработителям, — он обращается не к разуму, а к чувству. Он приходит к твердому убеждению, что пора менять «оружие критики на критику оружием».

Сейчас же после возвращения Мюнцера его сторонники обеспечили ему место проповедника в церкви св. девы Марии. Совет пытался воспротивиться этому, но безуспешно. Католическое духовенство было окончательно изгнано из города, и Мюнцеру было предоставлено жилище в подворье разогнанного ордена иоахимитов. Здесь было не только жилище проповедника, но и штаб вождя.

Мюнцер предвидел, что скоро революционный долг призовет его на поле битвы, и лихорадочно готовился к войне. Прежде всего было заключено соглашение о взаимной помощи с отрядами восставших крестьян. Мюнцер был духовным лицом и политическим агитатором. Военное дело ему не было знакомо, но значение военных знаний и необходимость обучения и вооружения масс для революционных действий он прекрасно сознавал. В подворье иоахимитов он организовал отливку пушек, которыми были впоследствии вооружены крестьяне под Франкенгаузеном. По его инициативе в Мюльгаузене создали городское ополчение и приступили к военному обучению горожан. Зачем готовилось мюльгаузенское войско — хранилось в строгом секрете. В целях конспирации Мюнцер и Пфейфер заверяли, что они вооружают горожан по призыву князей. На самом же деле Мюнцер стремился создать хорошо обученный, преданный революции отряд, который мог бы по своим качествам соперничать с княжескими войсками и в дальнейшем явиться стойким ядром крестьянского войска. Военные упражнения происходили на поле между городом и селением Аммара под руководством пяти опытных в военном деле ландскнехтов.

Девятого марта на поле шло обучение наскоро собранного мюльгаузенского ополчения. Мюнцер, стоя в отдалении, внимательно следил за военными упражнениями и радовался достигнутым успехам. Наконец утомленные ополченцы расположились на отдых. В этой массе вооруженных людей были члены тайного союза, были верные Мюнцеру люди. Но каково настроение отряда в целом? Пойдет ли отряд за ним в решающие дни, когда он откроет истинную причину этих спешных приготовлений? Эти вопросы не выходили из головы Мюнцера. Он сел на коня, под’ехал к отдыхавшим людям и произнес речь.

Вначале он говорил о том, что в равной мере могло затронуть всех горожан, независимо от их социального и имущественного положения. Он сообщил им, что имперское правительство, находившееся в Эслингене, прислало приказ с требованием возвратить в Мюльгаузен всех изгнанных монахов и возместить им протори и убытки, причиненные мюльгаузенцами. Справедлив ли такой приказ властей?

Это сообщение вызвало удивление, гнев и возмущение слушателей. Из рядов раздавались угрожающие выкрики, многие потрясали своим оружием.

Довольный началом, Мюнцер продолжал. Он обличал императора и князей — заклятых противников евангелия, возбуждал и ободрял своих слушателей тем, что скоро эти угнетатели будут свергнуты и изгнаны своими собственными подданными.

И среди наступившей тишины он потребовал от горожан, чтобы те из них, которые готовы умереть за слово божие и принести в этом клятву, подняли бы палец кверху. Малодушные же пусть выйдут вон из круга.

В толпе воцарилось замешательство. Несомненно, многие горожане вовсе не сочувствовали столь решительным взглядам, многие боялись даже подумать о восстании против князей и императора. Горячая и неожиданная речь Мюнцера смутила их. Его сторонники убеждали колеблющихся и угрожали тем, кто пытался возражать. Момент был решительный. Вдруг заговорил городской старшина Эбергард фон Бодунген. Он не выступил открыто против Мюнцера — это было слишком опасно, — а новел речь хитро и осторожно. Бодунген заявил, что нет необходимости приносить такую клятву, ибо никто из мюльгаузенцев не будет столь неразумен, чтобы не встать на защиту божьего слова. В ответ на протест Мюнцера старшина насмешливо воскликнул: «Дорогие сограждане, если вы недостаточно давали клятв и обетов, то пусть каждый из вас принесет их еще с целый короб и повесит его на шею. Дело же Мюнцера — проповедывать в церкви, а не в поле». В настроении толпы произошел перелом. Люди разошлись, хотя и с неохотой. Призыв Мюнцера встать на защиту угнетенных и эксплоа-тируемых — остался без ответа. Мюльгаузенские ремесленники готовы были до конца драться за свержение местной власти патрицианской партии, но подняться во имя общих целей движения — в этом они не видели никакого интереса.