Томас - [22]

— А если откажусь?

И Роман услышал громоподобный гогот, доносящийся не из пасти волосатого-сапогатого, нет, а из дальних-дальних штолен...

Тяжелая рука легла на плечо.

— Ты сделал всё, чтобы мы с тобой встретились, — голос сейчас был даже ласков. — Поэтому не тяни, времени мало. Или — или.

— Ты как прокурор, — заскулил Роман.

Хозяин каземата резко выпрямился — высокий, грозный. Полы плаща крыльями взметнулись и коконом облепили его фигуру, глаза блеснули алмазами.

— Я во сто крат хуже!!! — голос отдался эхом от стен и потолка каземата.

Роман Алексеевич Смехов протянул руку.

Сапогатый достал кинжал из висящих на поясе ножен и, полоснув лезвием по правой ладони человека, не дав крови упасть на землю, накрыл рану своей лапой.

Роман почувствовал иссушающее душу рукопожатие...

Когда из его легких ушел весь воздух, каземат исчез...

15 Жертва

Хлеборез очнулся. Он на вершине обрыва, в окружении людей. Под ногами растет зеленая, такая теперь родная трава. Вверху синеет доброе теплое небо. Напротив стоит человек с необычной фамилией — Чертыхальски. Вдруг до Романа дошло, что шанхаец-то не представлялся... А откуда он знает его фамилию и имя?...

— Ну, что, мужик сказал — мужик сделал. Молодец.

Томас дернул на себя руку, помогая Роману встать. Разорвав рукопожатие Смехов почувствовал,как у него болит распухший нос. «Гусь, точно гусь», — мелькнула мысль, а потом: «Что со мной произошло? Что это было? Почему так болит голова? Во рту как с похмелья... Почему так болит нос?». Память тут же подленько показала коротенькое кино: перекресток, авария, мясорубка, бессонная ночь, прыжок с обрыва, мокрые волосы и падение. А потом... Провал. Наверное, обморок от боли... Посмотрел на колени — так и есть, в траве. Да-а-а,прикололся, твою мать. Почти двухметровый дылда — и в ножки... Здравствуй, здравствуй, геморрой!

Рома растерянно оглядел свидетелей его позора. Все молчали. Не лица — маски. Все ждали первого слова. И оно пришло. Дядя сделал шаг вперед — глаза запрятаны в щелочки, усы раздвинулись, показывая желтые прокуренные зубы.

— Мужик сказал — мужик сделал? Будь ты в хате, я бы тебя и за мужика не посчитал. Под нарами бы протянул. Ты не мужик, ты — порося визгливое, вот ты кто.

Теперь все ждали второго слова. И оно пришло — отозвался Леший.

— Я понимаю, что в гостях. Свой монастырь, устав и всё такое, чужая семья — потемки. Разрешите встрять. В чем вина этого молодого человека? Обыкновенная авария. Я думаю: с кем не бывает? Мне тоже могут в зад заехать, мало ли идиотов на свете? — Леший положил Томасу руку на мокрое плечо и добавил: — Я не о присутствующих...

Продолжил, не убирая руки:

— Хлеборез проспорил, и я снова думаю: с кем не бывает? Конечно, Дядя расстроен — его парнишка проигрался, но я в который раз себя спрашиваю, а что тут такого?Я вот в казино вчера засадил двадцатник зелени и не плАчу, а здесь просто сливка. Нормальный спор бродяг. Я не знаю, почему, в чем причина такого платежа. Может, — Леший потрепал Томаса, -кое-кто ещё с детства не вышел, может, ещё что... Ну, не знаю я! Могу только догадываться. Но что-то мне подсказывает, Рома сделал нечто нехорошее, правда? И это нехорошее не тянуло на большую обиду. Так, на пакость. На ту же сливку? Верно?

— На перекрестке было маленькое недоразумение, — кивнул Томас. — Но, я так думаю, кто старое помянет — тому глаз вон.

— ...сказал Кутузов, — закончил мысль Леший.

Томас театрально поднял руки.

— Пусть будет так. У меня больше претензий нет.

Леший повернулся к Дяде.

— Вот видишь, у парня претензий нет.

Дядя в кои веки перестал улыбаться.

— А у меня есть. Хлеборез — сука. А что будет, если не нос, а его яйца в тиски зажмут? Да, он же всех сдаст.

Леший посмотрел на Дядю.

— Это уже серьезно, паря, — прищурился, сплюнул. — А ты выдержишь, Алибабаевич? Ты готов свой клюв подставить?

Дядя выпрямился, расправил плечи, даже широко открыл глаза.

— Когда под Ростовом инкассаторскую машину взяли, кого красноперые прессовали? Меня! Но я молчал.

— Да там и без тебя сук хватало, Дядя! Не надо из себя строить Зою Космодемьянскую. Если уж пошел такой расклад,вот что скажу. Голосок прорезался, глазки заблестели. Я впервые вижу твои глазки, Дядя, и они мне не нравятся. Мой сказ такой. Кто-то из вас двоих неправ. Докажи, что не просядешь, что сильнее, и тогда к тебе заяв нет. А пока...

Леший кивнул Томасу, мол, братан, не в западло.

Тихоня пожал плечами — какие проблемы?

Цирковой номер удался на славу. Когда Томас прихватил мясистый нос Дяди, бедняга не то, что упал на землю и завыл, а завизжал, стал хрюкать, блеять и, как младенец, пустил слюну. Среди всхлипов отчетливо слышалось: «Мамочка, мамочка...».

— Ну, разве, что ради мамочки, — прошептал Томас и отпустил.

Дядя кулем свалился на бок и начал рыдать, закрыв ладонями лицо.

История, начавшаяся как балаганное представление, завершилась греческой трагедией. Неизвестно откуда в руке у Романа появился нож. Братаны, Витя и Алеша, как оловянные солдатики встали по бокам завывающего дяди — теперь уже с маленькой буквы -подхватили, приподняли, и Рома доказал, что умеет резать не только хлеб.