Томагавки кардинала - [48]

* * *

1898 год

Стены хижины сотрясались под ударами ветра. Казалось, что если бы не сугробы, до крыши завалившие бревенчатое строение, оно давно бы рассыпалась под неистовым напором холодного воздуха, бившего в стены. У порога и на дверных косяках наросли толстые бугры наледи, и стоит приоткрыть дверь, как внутрь врывается тугой клуб белого морозного пара, тут же оседающего на льдистых шрамах новым слоем инея. Плохо, когда такая непогода застигнет тебя в пути, особенно если у тебя слабые собаки и мало еды, — белое безмолвие равнодушно к своим жертвам. И хорошо, если в это время ты сидишь у огня, в тепле, в кружке дымится горячий чай, а твои собаки накормлены и свернулись под снегом в клубок, грея друг друга мохнатыми телами.

Люди в хижине сидели у огня, и пламя красило их бородатые лица в цвет меди. Они молчали, слушая вой пурги, и говорили — неспешно, с расстановкой, ценя каждое слово как последний патрон или последний кусок пеммикана[42] на долгом перегоне по льду Юкона от верховьев до Сен-Мишеля. Хотя зимой в такой путь отваживаются пускаться лишь безумцы, спешащие застолбить новые участки до начала навигации.

— Это ещё что, — негромко проговорил один из людей, сидевших у огня. — А вот когда мороз такой, что плевок замерзает на лету, тогда да.

— Зато если повезёт, и ты вернёшься в Сан-Франциско с мешочком, набитым золотым песком, ты победитель, и весь мир у твоих ног, — отозвался другой. — Ради этого можно и в такую погоду зимой попробовать пройти перевал Чилкут.

— Пробовали, — вставил третий. — И где они, эти смельчаки? Сгинули в тундре, и кости их будут лежать там до самого Судного Дня. У этой земли непросто вырвать золото…

— Добыча достаётся сильным волкам! — прервал их широкоплечий человек в меховой дохе. — Для настоящего мужчины почётнее вырвать золото из стылой земли и из чужих рук, чем делать деньги биржевыми махинациями, грея задницу в тёплом офисе. Белый человек — хозяин всей этой земли и всего мира. Мы диктуем свой закон всем, и женщины покорённых племён идут за нами, как собачонки, преданно глядя нам в глаза и ловя каждое наше слово. И богатство достаётся нам по праву — пусть неудачник плачет. В природе разумно устроено — выживает сильнейший, и по этим же законам живут люди: те, которые хотят выжить. А все остальные, лепечущие о жалости и снисхождении… — он пренебрежительно поморщился. — Их не стоит жалеть — они пыль под ногами победителей!

Юноша лет двадцати не вступал в разговор — он слушал. Он запоминал, и в глазах его горел странный огонь. Матёрые золотоискатели не обращали на него внимания — кто будет обращать внимание на чечако,[43] ещё не намывшего и унции золотого песка?

А в голове у этого молодого парня теснились обрывки мыслей, складывающиеся в причудливые цепочки.

«Сын волка… Закон жизни… — думал он. — Сила сильных… Неукротимый белый человек… Дочь северного сияния… За тех, кто в пути — время не ждёт».

Его звали Жак Париж, и его ещё никто не знал — мировая слава этого человека была ещё впереди.

* * *

После меморандума «АБА» стратегия развития Объединённых Штатов в области финансов и промышленности почти не изменилась. Продолжалась монополизация, рос внутренний государственный долг и зависимость фермеров от кредиторов, «денежный трест» стремился к легализации в качестве частного центробанка. Но во внешней политике началось нечто на первый взгляд необъяснимое.

ОША почти пятьдесят лет не вели войн с внешними врагами, и франглы привыкли считать себя людьми независимыми и мирными (войны с индейцами не в счёт). Купив Аляску — потеряв Форт-Росс, Россия не стала цепляться за Новоархангельск, — и превратив Канаду в полузависимое государство, Объединённые Штаты заняли всю Северную Америку. Они очистили своё жизненное пространство от влияния европейских метрополий, и теперь дела далекой Европы их мало интересовали.

И тут вдруг политики, журналисты и писатели словно по чьей-то команде принялись рассуждать о «молодых и сильных нациях», которые постепенно «вытесняют с жизненного пространства дряхлые и отжившие народы, потерявшие право на существование». На свет вытащили, стряхнув пыль, доктрину президента Монроза от 1823 года, которая гласила, что странам Европы не рекомендуется вмешиваться в дела их бывших колоний в Западном полушарии. Слишком мягкую и миролюбивую формулировку подкорректировали — теперь европейцам запрещалось вообще вмешиваться в жизнь всего Западного полушария.

Легран и его французские и английские партнёры стали хозяевами американской экономики, но столкнулись с кучей проблем, накопившихся за тридцать лет перманентного кризиса. Талер был обесценен, покупательская способность населения снизилась почти на восемьсот процентов по сравнению с тысяча восемьсот шестьдесят шестым годом. Развивать реальный сектор уже не имело смысла, так как сложно было продать что-либо дороже пачки сигарет. «Денежный трест» начал наводить порядок в своём доме и решил самые насущные проблемы американской экономики в имперском духе: развязал колониальную войну.

* * *

С февраля по август тысяча восемьсот девяносто восьмого года американская пресса жила одной сенсацией: броненосный крейсер «Сен-Луи», гордость военно-морского флота ОША, при невыясненных обстоятельствах затонул у берегов Кубы. Крейсер шел в Гавану с дружественным визитом: его капитан должен был передать поздравления президента ОША правительству острова, только что получившего статус автономной провинции Испании.