Тома-Ягненок - [12]

Тома Трюбле разом повернулся на своем табурете. Побеспокоенный таким образом в разгаре пьянства и среди своих матросов, он готов был по своей природной вспыльчивости броситься на незваного собеседника. Он вскочил, сжав кулаки.

Но увидев подошедшего и узнав его, Тома сразу утих, расхохотался и снова уселся.

— Вот как? — сказал он. — Это ты, Винсент Кердонкюф? Чем ты там занят, в своем углу; отчего не идешь сюда, выпить с нами?

Успокоенная толпа громко выразила одобрение. Один только Винсент Кердонкюф не вторил ей.

— Тома, — сказал он, — ты, я знаю, хороший товарищ, и я тебе благодарен. Но сейчас нам с тобой совсем не время пить, у меня к тебе дело, и важное дело. Ты не сказал ли только что, что завтра, может быть, снимешься с якоря и выйдешь в море?

— Да, сказал.

— Так значит нам с тобой надо сегодня поговорить с глазу на глаз, и, если угодно Богу, по-дружески.

Тома, как ни казался он только что горластым и крикливым, на самом деле не выпил и четверти того, что ему надо было, чтобы хоть немножко захмелеть.

— По-дружески? — повторил он еще суше Винсента, — По-дружески? Винсент, приятель, раз это так, а я надеюсь, что это так, на кой черт прерывать наш вечер и уходить из этого места, где вино совсем недурное? Подходи лучше, садись сюда и выкладывай свою историю!

Винсент Кердонкюф отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал он, — это невозможно, Тома. Только мы двое, ты да я, и никто больше, должны знать эту историю. И я тебе повторяю: пойдем со мной куда сам скажешь, но только один, как и я.

Тома, ничего больше не возражая, но так резко, что толкнул стол и опрокинул множество стаканов, поднялся с места.

— Черт возьми! — воскликнул он, глядя на своих матросов. — Я не часто скрытничаю перед этими вот людьми. И все мне свидетели, что и на этот раз, если я играю с ними в жмурки, так не по своей воле.

И, как и следовало ожидать, никто не опроверг его слов, а некоторые даже довольно громко заворчали, причем один даже крикнул:

— Накласть в рот Рэйтеру и всем, кто нам мешает, и здесь, и всюду.

— Ну, ну, тихо! — приказал довольно вяло Тома.

Чуточку язвительно Винсент Кердонкюф выразил ему свое восхищение.

— Приятель Тома, тебя здорово любят…

Готовый, наконец, перешагнуть через стол, чтобы последовать за «своим приятелем Винсентом», Тома Трюбле не забыл опоясаться шпагой, — шпагой покойного Гильома Морвана, капитана, — и опять-таки точно таким же манером, как это сделал кавалер Готье Даникан в доме старого Мало…

VIII

Тома Трюбле, шедший впереди, выйдя из дверей кабака, тотчас же остановился и повернулся к следовавшему за ним Винсенту Кердонкюфу:

— Ну? — спросил он, готовый начать беседу.

Но Винсент Кердонкюф показал рукой на дальний конец улицы.

— Пойдем дальше, — сказал он. — Здесь слишком много ушей, которые могут нас услышать…

И действительно, Большая улица была веселой улицей. Здесь укрывалась вся ночная жизнь Сен-Мало, здесь, когда погасят огни, встречались и сходились для потехи, безобразий, пьянства и потасовок скверные банды добрых приятелей — ужас мирных граждан и главная забота городской стражи. Широкая и почти прямая улица эта была хороша на вид и ничуть на походила на те опасные закоулки, которые встречаются в других городах и правильно именуются «горячими переулками». Но не всяк монах, на ком клобук. И Большая улица Сен-Мало, хоть и казалась с виду честной и порядочной, однако насчитывала от городской стены до ограды Орденского Капитула десятка два дверей, всегда открытых настежь, ночью и днем, для этих добрых приятелей, постоянно готовых опорожнить бутылку, связаться с девками, зайти в игорный притон и, в конце концов, перерезать друг другу горло.

— Пойдем подальше, — предложил Винсент Кердонкюф.

— Пойдем подальше, — согласился Тома Трюбле.

Они прошли всю Большую улицу до ограды Капитула, затем, повернув направо, прошли улицей Ленного Креста, затем улицей Святого Жана до самой стены Трех кладбищ. Винсент хотел идти дальше, по направлению к северной стене, но Тома решил, что ходьбы достаточно.

— Какого черта! — сказал он. — На мой взгляд тут уже нет ни злонамеренных глаз, ни злонамеренных ушей.

Действительно, место было совсем пустынное. К тому же здесь кончался обитаемый город; поверх низких домов коротенькой улицы Красной Шапки, Кердонкюф и Трюбле могли видеть зубцы башни «Кикан-Груань»и слышать грохот морских волн.

— Говори же, если хочешь говорить! — воскликнул Тома уже насмешливо. — Или ты предпочтешь перелезть через эту стену, чтобы побеседовать подальше от всякой живой души?

Он указал на кладбищенскую стену, которая была значительно ниже стены Капитула.

— Нет! — сурово ответил Винсент Кердонкюф. — Если ты желаешь меня выслушать, нам будет и здесь хорошо.

— Говори, — повторил Тома Трюбле.

Они стояли посреди мостовой, лицом к лицу. Вокруг, в тени черных домов, тесно прижавшихся друг к другу, было совсем темно. Но кладбища были похожи на три сада, и луна, хоть и стояла низко, струила свои лучи между тисами и ивами. От низкой стены не падало тени, так что улица тоже была освещена. Тома и Винсент, пройдя совсем темными улицами, теперь ясно, как днем, различали друг друга.