Том Сойер - разбойник - [4]
Зрелище было захватывающее.
Скоро серая пузырящаяся лава стала стекать на пол. Извержение достигло своего апогея. Орька млел от восторга, глядя на чудесное действие карбида.
Когда чернильница кончила извергаться, он вымыл её в туалете, наполнил новыми чернилами, растёр тряпкой грязь на учительском столе и на полу и уселся на стул, чтобы обдумать увиденное.
Взгляд его скользнул по партам, и новая идея зарницей блеснула в несчастной Орькиной голове.
Один вулкан — это, конечно, здорово. Но ведь можно устроить никогда и никем ещё не виданное зрелище: восемнадцать работающих вулканов сразу! Это будет феерия почище любого праздника. Это будет опыт вселенских масштабов. Это будет такое, до чего не додумывался в классе ещё никто и никогда!
Вся беда Орьки, да и моя тоже, заключалась в том, что мы сразу же пытались провести все наши бредовые идеи в жизнь. Нам всегда здорово попадало за это. Но мы почему-то никогда не учились на горьком опыте и каждый раз повторяли свои ошибки.
Вздрагивая от нетерпения, Орька выгреб ещё одну горсть карбида и прошёл вдоль всех трёх рядов парт.
Да, зрелище получилось необыкновенное!
Некоторые чернильницы от напряжения даже подпрыгивали и со свистом выплёвывали из своих недр серые хлопья магмы. Что Ключевская сопка и Плоский Толбачик на Камчатке! На Орькиных глазах одна из непроливашек лопнула и разлетелась осколками совсем как вулкан Мон-Пеле на острове Мартиника в 1902 году. Про этот Мон-Пеле и страшную палящую тучу, уничтожившую город Сен-Пьер с 26 000 жителей, мы на каникулах читали в какой-то книжке.
Орька сидел за учительским столом и наблюдал за извержениями.
Но чем сильнее извергались чернильницы, тем тяжелее становился воздух в классе (начиная дежурство, Орька забыл открыть форточки). Скоро воздух стал таким густым и противным, что пришлось выйти в коридор.
Орька проветрился у окна, а потом начал прохаживаться по коридору, переживая то, что только сейчас видел. Карбида оставалось ещё много, нужно было разделаться с ним, и Орька отворил дверь десятого «а» — класса справа от нашего.
«А, была не была! У себя я успею прибрать, а кто был в десятом — никто не узнает», — подумал он.
Через несколько минут и в десятом началось извержение. Остатки карбида пошли в чернильницы третьего «а».
Скоро в коридоре воздух стал таким тяжёлым, что пришлось спуститься вниз, к раздевалке. И тут Орька нос к носу столкнулся с нашим отличником Витей Монастырским.
Витька был длинным, рыжим и унылым человеком. Он почти никогда не улыбался, на уроках на все вопросы учителей первым тянул руку — отвечать — и всегда знал всё; от этого с ним было скучно разговаривать. В школу, как и сейчас, он приходил раньше всех и вёл себя до омерзения примерно.
— Здорово, Витька! — бросился к нему Орька. — Хочешь, я покажу тебе сейчас такое — закачаешься!
— Что? — спросил Витька, с подозрением глядя на Орьку.
— Увидишь!
Поднимаясь по лестнице, Витька спросил, принюхиваясь:
— Чем это так несёт?
— Узнаешь! — захлебнулся восторгом Орька. — А потом поможешь мне убрать. Ладно?
Орька распахнул дверь нашего класса и скромно отступил в сторону.
— Смотри!
Монастырский заглянул в класс и застыл, потрясённый. Глаза у него стали квадратными, а лоб сразу вспотел. Но даже тени улыбки не появилось на его лице.
Он обернулся к Орьке и спросил шёпотом:
— Ты?
— Я!!
Ещё раз оглядев класс, Монастырский пожал плечами и холодно сказал:
— Вот теперь, Кирилл, тебя исключат из школы. Как пить дать.
И всё получилось так, как предсказал Витька.
Сначала Орьку вызвали к директору. Потом к директору вызвали Орькиных родителей. А через день все узнали, что Орьку за злостное хулиганство исключили из школы…
Дальше всё было грустно и тяжело: крупный разговор дома, походы родителей к директору и завучу, жалкие оправдания преступника, строгие назидания и наконец обратный приём Орьки в школу «до первого серьёзного замечания».
Вот что произошло за те тринадцать дней, когда я вышибал из себя малярию, глотая паршивый акрихин.
— …И ещё отец выдал мне так, что я три дня мог сидеть за партой только одним боком… — закончил Орька свою печальную повесть. — Вот отчего я не мог заскочить к тебе. Понял?
Да, я понял всё.
Но на большой перемене, когда мы вышли прогуляться по коридору (мы всегда были неразлучны, как древнегреческие братья Кастор и Поллукс), я понял ещё кое-что и другое.
Орьку действительно узнала вся школа.
Десятиклассники, завидя его, подталкивали друг друга локтями и говорили:
— Э, посмотри, это тот самый!
А третьеклассники образовали вокруг нас хоровод и прямо изнывали от восторга, когда Орька обращал на них своё благосклонное внимание.
Позднее я узнал, чему так радовались десятиклассники: в тот понедельник у них должна была состояться письменная по литературе, два урока подряд. Но она не состоялась, потому что полдня пришлось приводить в порядок класс и проветривать коридор.
Третьеклассники же по своему малому разумению ещё плохо разбирались в том, что к чему, и считали Орьку героем…
В конце дня и я начал завидовать Орьке.
Мне казалось, что я самый незаметный человек в школе. Никто, кроме мальчишек и девчонок нашего класса, не знает меня, никому я не нужен, и ничего в жизни достойного я не совершил. Вот Орька, мой друг, одним махом стал знаменит. А я? Неужели я отстану от него в этом деле и до десятого класса проживу в тени, серенький и невзрачный? Нет! Нужно тоже прославиться, чтобы, когда мы идём по коридору, не на одного Орьку обращали внимание. Чтобы мы оба были героями и, даже когда кончим десятый класс, наш след не затерялся бы в канцелярских бумагах, а остался яркой чертой в памяти грядущих поколений!
