Том и полночный сад - [4]
Они ушли и теперь, наверно, ложатся спать. Дядя Алан принимает ванну. Том лежит, прислушиваясь, и умирает от ненависти. Он всегда слышит, если кто-то идет в ванную комнату, отделенную от его спальни лишь тонкой перегородкой, но сегодня ему кажется, что он прямо там, принимает ванну вместе с дядюшкой. Ему слышно, как они ворочаются и разговаривают, но, наконец, полоска под дверью спальни исчезает, значит, во всей квартире потушили свет на ночь.
Полное молчание, только старинные часы бьют двенадцать раз. К полуночи дядя с тетей обычно в постели и спят. Только Том лежит с широко открытыми глазами, угрюмый, сдавленный тисками бессонницы.
Ну вот уже час ночи! Часы бьют один раз, а потом, словно в доказательство независимости своих взглядов, продолжают — Два! Тома неправильные удары часов совершенно не радуют — Три! Четыре! «Сейчас час ночи, — сердито шепчет мальчик, высунув нос из-под одеяла. — Отчего бы этим часам не пробить час ночи, как положено?» Нет же — Пять! Шесть! Даже в полном раздражении Том не перестает считать — это уже вошло в привычку. Семь! Восемь! Получается, что ночной порой с ним разговаривают только часы. Девять! Десять! «Ну и ну, все еще бьют», — Том невольно приходит в восторг и неожиданно зевает. Но на этом дело не кончается. Одиннадцать! Двенадцать. «Охота была отбивать полночь два раза сряду», — сонно язвит Том. Тринадцать! Тут часы умолкают.
Тринадцать? Быть такого не может — часы и впрямь пробили тринадцать? Даже старые, выжившие из ума часы так себя не ведут. Наверно, почудилось. Вдруг он все-таки заснул, а может, и сейчас спит. Нет-нет, наяву или в полусне, он считал — тринадцать, без сомнения, тринадцать.
Тому становится весьма неуютно, это происшествие не проходит для него даром — аж до костей пробрало. Теперь тишина полна какого-то непонятного ожидания, да и дом, кажется, затаил дыхание. Темнота словно давит на мальчика, настойчиво задает вопрос: «Как это так, Том, часы вдруг пробили тринадцать раз? И что ты по этому поводу собираешься предпринять?»
— Ничего, — громко произнес Том и тут же сам себя одернул: «Глупости какие!»
Что он может предпринять? Ему велено оставаться в постели, спит он или не спит, десять часов сряду, не меньше, с девяти вечера до семи утра. Он сам пообещал дяде, когда тот убеждал его доводами разума.
Дядя Алан уверен, что у Тома с разумом все в порядке, но у самого Тома уже закрались кое-какие сомнения… Дяде Алану по этому вопросу не нужно особого обсуждения, он твердо знает — в сутках двадцать четыре часа, два раза по двенадцать. Но если предположить, например, что их два раза по тринадцать? Тогда с девяти вечера до семи утра — если считать тринадцать часов за полдня — пройдет не десять часов, а больше, одиннадцать. Он будет лежать в постели десять часов, и еще час останется — час свободы.
Стоп! Стоп! Глупость какая, в сутках не может быть дважды тринадцать часов, это каждому известно. Тогда почему напольные часы пробили тринадцать, как будто так и надо? Этого так просто из головы не выкинешь. Конечно, все знают, что старинные часы отбивают время невпопад — бьют час, когда на самом деле пять, и всякое такое. «Общеизвестно, — вступил в спор второй Том — тот, что всегда мешал сонному Тому заснуть, — общеизвестно, что часы отбивают неверное время, но всегда обычное — настоящее, существующее на самом деле время. А теперь они пробили тринадцать, что убеждает нас в существовании — хотя бы разочек — тринадцатого часа».
— Быть такого не может, — возражает вслух мальчик. Дом, который, похоже, внимательно следит за дискуссией, нетерпеливо вздыхает. — По крайней мере, мне кажется, что такого быть не может, иначе будет полная неразбериха.
«Пока суд да дело, ты такую возможность упускаешь», — шепчет дом.
— Сказать по чести, не могу ею воспользоваться, потому что не верю, что напольные часы говорят правду, отбивая тринадцатый час.
«Понятно, понятно, — холодно бормочет дом, — полагаешь, они врут?»
Уже немного рассердившись, Том сел в постели:
— Придется разобраться, что тут правда, а что неправда. Надо на стрелки часов посмотреть. Я иду вниз.
Глава 3
В ЛУННОМ СВЕТЕ
Это была настоящая экспедиция. Том надел домашние тапочки, но халат решил не брать, лето все-таки. Он тщательно прикрыл за собой дверь спальни, чтобы та невзначай не хлопнула в его отсутствие. Перед тем как покинуть квартиру, он снял одну тапочку и засунул под дверь, а то если дверь закроется, обратно не попасть.
Лампы на площадке второго этажа и в коридоре уже не горели, все жильцы мирно спали в своих постелях, спала и хозяйка, миссис Бартоломью. Сквозь узкое окно над лестницей проникало немного лунного света. Том ощупью спустился вниз и оказался на первом этаже.
Здесь он остановился. Напольные часы — высокий старинный черный силуэт — выступали из полумрака, но циферблата он разглядеть не мог. Если удастся открыть верхнюю дверцу и нащупать стрелки, можно понять, сколько времени они показывают. Том поковырял сначала с одной стороны дверцы, потом с другой — бесполезно, не откроешь. Он помнил, что та дверца, где маятник, тоже не поддалась в первый день. Похоже, обе заперты.
Лариса Румарчук — поэт и прозаик, журналист и автор песен, руководитель литературного клуба и член приемной комиссии Союза писателей. Истории из этой книжки описывают далекое от нас детство военного времени: вначале в эвакуации, в Башкирии, потом в Подмосковье. Они рассказывают о жизни, которая мало знакома нынешним школьникам, и тем особенно интересны. Свободная манера повествования, внимание к детали, доверительная интонация — все делает эту книгу не только уникальным свидетельством времени, но и художественно совершенным произведением.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Две маленькие веселые повести, посвященные современной жизни венгерской детворы. Повесть «Непоседа Лайош» удостоена Международной литературной премии социалистических стран имени М. Горького.
Аннотация издательства:В двух новых повестях, адресованных юношеству, автор продолжает исследовать процесс становления нравственно-активного характера советского молодого человека. Герои повести «Картошка» — школьники-старшеклассники, приехавшие в подшефный колхоз на уборку урожая, — выдерживают испытания, гораздо более важные, чем экзамен за пятую трудовую четверть.В повести «Мама, я больше не буду» затрагиваются сложные вопросы воспитания подростков.
О том, как Костя Ковальчук сохранил полковое знамя во время немецкой окупации Киева, рассказано в этой книге.