Том 9. Продолжение царствования Иоанна Грозного, 1560-1584 гг. - [14]

: горе мне! Какое бедствие! – Престол Всевышнего окружаешь ты убиенными мною: вот новая ересь! Никто, по слову Апостола, не может видеть Бога. – Положи свою грамоту в могилу с собою: сим докажешь, что и последняя искра Христианства в тебе угасла: ибо Христианин умирает с любовию, с прощением, а не с злобою. – К довершению измены называешь Ливонский город Вольмар областию Короля Сигизмунда и надеешься от него милости, оставив своего законного, Богом данного тебе Властителя. Ты избрал себе Государя лучшего! Великий Король твой есть раб рабов: удивительно ли, что его хвалят рабы? Но умолкаю: Соломон не велит плодить речей с безумными: таков ты действительно: – Писано нашея Великия России в Царствующем граде Москве, лета мироздания 7072, Июля месяца в 5 день».

Сие письмо, наполненное изречениями Ветхого и Нового завета, свидетельствами историческими, богословскими толкованиями и грубыми насмешками, составляет целую книгу в подлиннике. Курбский ответствовал на оное с презрением: стыдил Иоанна забвением властительского достоинства, унижаемого языком бранным, суесловием жалким, непристойною смесию Божественных сказаний с ложью и клеветами. «Я невинен и бедствую в изгнании, – говорит он: – добрые жалеют обо мне: следственно не ты! Пождем мало: истина не далеко». Доселе можем осуждать изгнанника только за язвительность жалобы и за то, что он наслаждению мести, удовольствию терзать мучителя словами смелыми, пожертвовал добрым, усердным слугою: по крайней мере еще не видим в нем государственного преступника, и не можем верить обвинению, что Курбский хотел будто бы назваться Государем Ярославским. Но, увлеченный страстию, сей муж злополучный лишил себя выгоды быть правым и главного утешения в бедствиях: внутреннего чувства добродетели. Он мог без угрызеняя совести искать убежища от гонителя в самой Литве: к несчастию, сделал более: пристал ко врагам отечества. Обласканный Сигизмундом, награжденный от него богатым поместьем Ковельским, он предал ему свою честь и душу; советовал, как губить Россию; упрекал Короля слабостию в войне; убеждал его действовать смелее, не жалеть казны, чтобы возбудить против нас Хана – и скоро услышали в Москве, что 70000 Литовцев, Ляхов, Прусских Немцев, Венгров, Волохов с изменником Курбским идут к Полоцку; что Девлет-Гирей с 60000 хищников вступил в Рязанскую область…

Сия последняя весть изумила Царя: он ехал тогда на богомолье в Суздаль, всякой день ожидая новой шертной грамоты от Хана, который обещал ему и мир и союз. Грамота в самом деле была написана, и Посол Иоаннов Афанасий Нагой уже готовился к отъезду из Тавриды; но золото Сигизмундово все переменило: взяв его, Девлет-Гирей устремился на Россию, беззащитную, как он думал: ибо Король писал к нему, что Иоанн со всеми полками на Ливонской границе. Обманутый дружелюбными уверениями Хана, Царь действительно распустил наши полки украинские, так что в Рязани, осажденной Девлет-Гиреем, не было ни одного воина, кроме жителей. Она спаслася геройством двух любимцев Государевых, Боярина Алексея Басманова и сына его Федора, которые, находясь тогда в их богатом поместье на берегу Оки, первые известили Царя о неприятеле, первые вооружились с людьми своими, разбили несколько отрядов Ханских и засели в Рязани, где ветхие стены падали, но где ревность, неустрашимость сих витязей, вместе с увещаниями Епископа Филофея, одушевили граждан редким мужеством. Крымцы приступали днем и ночью без успеха: трупы их лежали грудами под стенами. Действие нашего огнестрельного снаряда не давало им отдыха и в стане. Узнав, что Иоанн в Москве, что Воеводы Федоров и Яковлев с Царскою дружиною уже стоят на берегу Оки, что из Михайлова, из Дедилова идет к ним войско – что смелые наездники Российские везде бьют Крымцев, приближаясь к самому их стану – Девлет-Гирей ушел еще скорее, нежели пришел; не дождался и своих отрядов, которые жгли берега Оки и Вожи. За ним не гналися; но Ширинский Князь его, Мамай, хотев долее грабить в селах Пронских, был разбит и взят в плен с 500 Крымцев; на месте легло их более трех тысяч. Чрез 6 дней все затихло: уже не было слуха о Крымцах. Иоанн, оставив Царицу и детей в Александровской Слободе, выезжал из Москвы к войску, когда Басмановы донесли ему о бегстве неприятеля: личная доблесть и слава сих двух любимцев еще более оживляла его радость: он дал им золотые медали.

Внимание Государя обратилось на Полоцк: и там мы торжествовали, к стыду изменника нашего и гордого Пана Радзивила, главного Воеводы Сигизмундова. Они расположились станом в двух верстах от города, между реками Двиною и Полотою, в надежде, что возьмут его одним страхом или изменою; но Воевода Полоцкий, Князь Петр Щенятев, ответствовал на их предложения выстрелами, а бывший Царь Казанский Симеон, Князья Иван Пронский, Петр и Василий Оболенские-Серебряные спешили из Великих Лук зайти неприятелю в тыл: ибо Государь, угадывая действие советов Курбского, заблаговременно усилил полки свои на сей границе. Радзивил не имел доверенности к Курбскому (такова участь предателей!): вопреки его мнению, опасался битвы, в коей мог быть между двумя огнями; 17 дней стоял праздно; терял людей от выстрелов из крепости – и 4 Октября перешел на Литовскую сторону Двины. Сего не довольно: Воеводы Московские, изгнав Литовцев, взяли приступом (6 Ноября) Озерище, и славный победитель Шуйского не сделал ни малейшего движения, чтобы спасти сию важную крепость. – В ту же осень Князь Василий Прозеровский отразил Литовцев от Чернигова и, взяв знамя Пана Сапеги, заслужил Царскую милость. Зимою Курбский с 15000 воинов Королевских входил в область Великих Лук; но подвиги его состояли единственно в разорении сел, даже монастырей. «То сделалось против моей воли, – писал он к Иоанну: – нельзя было удержать хищных ратников. Я воевал мое отечество так же, как Давид, гонимый Саулом, воевал землю Израильскую».