Том 9. По дикому Курдистану. Капитан Кайман - [29]

— Ближе к концу дня.

— Хорошо, тогда скажи ему, что я приду к вечеру!

— А если комендант спросит, кто ты?

— Скажи, что я друг мосульского мутасаррыфа.

Он явно смутился.

Мы вышли из дворца, вскочили на лошадей и отправились искать себе какое-либо жилище. Собственно, это не составляло особого труда — как мы заметили, многие дома стояли пустыми, но я не намеревался тайно селиться в одном из заброшенных домов.

Когда мы, рассматривая здания, скакали по деревне, навстречу нам появилась огромная, устрашающая человеческая фигура. Его бархатная куртка и такие же штаны были украшены золотой вышивкой; его оружие было весьма внушительно; с его чубука, который он курил с очень большой уверенностью на ходу, свешивались, как я позже сосчитал, четырнадцать шерстяных кисточек. Он остановился возле меня и стал рассматривать моего вороного с важным видом знатока. Я также остановился и поздоровался:

— Салам.

— Алейкум! — ответил он и гордо кивнул.

— Я нездешний и не хочу говорить со всякими биркадни — простыми людьми, позволь мне лучше расспросить тебя, — сказал я с тем же гордым видом.

— По твоей речи видно, что ты эфенди. Я отвечу на твой вопрос.

— Кто ты?

— Я Селим-ага, командующий албанцами, защищающими эту знаменитую крепость.

— А я Кара бен Немси, протеже падишаха и посланник мутасаррыфа Мосула. Мне нужен дом в Амадии, чтобы несколько дней там пожить. Ты можешь указать хотя бы один?

Он с неохотой отдал мне воинские почести и сказал:

— Да освятит Аллах твое величие, эфенди! Ты большой господин и должен быть принят во дворце мутеселлима.

— Но хранитель дворца указал мне на дверь, и я…

— О Аллах, погуби это создание! — прервал он меня. — Я пойду и разорву его на кусочки.

Он закатил глаза и замахал обеими руками. Этот человек был, пожалуй, обычный брамарбас.

— Оставь этого человека! Он не удостоится чести видеть у себя гостей, которые принесли бы ему бакшиш!

— Бакшиш? — спросил храбрец. — Ты дашь бакшиш?

— У меня нет привычки скупиться.

— О, тогда я знаю дом, где ты можешь жить и раскуривать как шахиншах в Персии. Мне тебя проводить?

— Покажи мне этот дом!

Мы пошли за ним. Он провел нас по нескольким пустым переулкам вокруг базара, пока мы не очутились перед небольшим открытым местом.

— Это Мейдан юджеликюн! Верхняя площадь! — торжественно провозгласил он.

Может, у площади и были всевозможные качества, но величием она явно не могла похвастаться. Наверное, именно поэтому ей дали столь напыщенное имя. Стоя на этой площади, я ощущал себя в турецком городе — на этом мейдане слонялись кругом порядка двадцати бездомных паршивых собак. Увидев моего пса, они подняли яростный вой. Доян, как истинный паша, не обратил на него ровным счетом никакого внимания.

— А вот дом, который я имел в виду, — сообщил ага, показывая мне на здание, которое занимало целую сторону площади и выглядело совсем недурно. Спереди у него были несколько зарешеченных окон, по краю крыши стояли защитные перила, что являлось несомненным знаком роскоши в этой стране.

— Кто же живет в этом доме? — спросил я.

— Я сам, эфенди.

— А чей он?

— Мой.

— Ты его купил или снял?

— Ни то ни другое. Он принадлежал знаменитому Исмаил-паше и оставался без хозяина, пока я его не занял. Идем, я тебе все покажу.

Этот добрый и честный командующий арнаутов проникся, очевидно, большой симпатией к моему бакшишу. Но все же его предупредительность была мне весьма приятна и весьма своевременна. Мы спешились перед домом и вошли в него. В прихожей скрючилась старуха, она чистила лук, подбирая и жуя при этом падающие на пол кусочки. По ее виду я решил, что она прабабушка мутеселлима.

— Послушай, моя сладкая Мерсина, я привел мужчин, — почтительно заговорил с нею ага.

Из-за слез она нас совершенно не видела; к тому же она протерла «луковыми» руками глаза, и слезы посыпались еще больше.

— Мужчин? — переспросила она голосом, приглушенно исходящим из ее беззубого рта, как стуки полтергейста.

— Да, эти мужчины будут жить в доме…

Она с необычайной быстротой отбросила от себя лук и вскочила с пола.

— Жить? Здесь, в этом доме? Да в своем ли ты уме, Селим-ага?

— Да, моя милая Мерсина, они будут жить в этом доме, а ты будешь хозяйкой и будешь их обслуживать.

— Хозяйкой? Обслуживать? Аллах керим! Ты действительно сошел с ума! Разве я и так не работаю день и ночь, чтобы справиться лишь с одним тобой! Гони их прочь, немедленно! Я приказываю тебе!

По лицу аги было видно, что он немного смутился. Сладкая и милая Мерсина, похоже, держала все в доме в своих руках. И еще как!

— Тебе не придется больше работать день и ночь. Я найму им служанку.

— Служанку? — переспросила она.

Ее голос не был больше приглушенным, наоборот, стал визгливым и срывающимся, как будто ротик милой голубицы обернулся «клювом кларнета».

— Служанку? Небось молодую и симпатичную, э-э?

— Это зависит от мужчин, Мерсина.

Она уперла руки в бедра, что на Востоке имеет то же значение, что и на Западе, и глубоко вздохнула.

— От этих мужчин? Я все здесь решаю! Я приказываю! Здесь только я госпожа! Я здесь определяю, что будет и что не будет. И я приказываю тебе гнать прочь этих мужчин. Ты слышишь, Селим-ага? Прочь, и немедленно!