Том 9. По дикому Курдистану. Капитан Кайман - [164]

— Да. Раньше это было, пожалуй, самое страшное судно в пространстве между Гренландией и обоими южными мысами[84].Вы что-нибудь слышали о капитане Каймане?

— Почему нет? Может быть, даже больше, чем вы. Просто я никак не мог взять в толк, откуда мне известно это название — «Оррибль»; сейчас, однако, вспомнил. Корабль был застигнут в момент, когда он совершал рейс с черными рабами, и взят на абордаж. Вся команда была повешена на реях, а что касается капитана Каймана… да, так что случилось с ним?

— Его не было на борту, так по крайней мере говорят. И с тех пор о нем никто ничего не слышал. То ли полученный урок пошел ему на пользу, то ли он все-таки находился на корабле в момент захвата и был убит в бою, а может быть, его повесили на рее вместе с другими пиратами, как простого формарсового.

— Это ему подошло бы в самый раз! Итак, сегодня вечером у мадам Булетр. Я за вами заеду, лейтенант, вы не против?

— Но я прошу только, прежде чем мы отправимся на берег, разрешить мне взглянуть на ваш прекрасный корабль.

Как раз во время этого разговора на пирсе появился мужчина, имевший вид человека, вполне располагающего собой и своим временем. Он едва достигал среднего роста, но при этом был довольно строен и одет как золотоискатель, который ненадолго выбрался из своей штольни, чтобы немного отдохнуть от изнурительной работы и посмотреть на город. Драная шляпа с широкими полями была надвинута на лоб, однако она не могла скрыть огромное пятно синевато-красного цвета, простиравшееся от уха через всю щеку до самого носа. Каждый, кто случайно видел его лицо, поскорее отворачивался или опускал глаза. Мужчина отлично это замечал, однако даже чересчур заметное отвращение, похоже, ничуть не нарушало его душевного равновесия. Но вот он остановился и не торопясь окинул взглядом рейд.

— Еще один встал на якорь, — пробормотал он. — Парусник, и, кажется, неплохо скилеван. Если только… — Внезапно он умолк и загородил глаза ладонью, чтобы получше вглядеться.

— Sacre nom de dieu[85], это он, это «Оррибль»! Наконец-то, наконец-то я его снова вижу, но… Он слишком далеко от берега, я могу ошибиться. Необходимо проверить!

Он спустился по ступенькам туда, где праздно покачивалось множество лодок, и прыгнул одну из них.

— Куда? — спросил хозяин лодки, загоравший на гребной скамье.

— Кататься!

— Надолго?

— Пока мне не надоест.

— Есть чем заплатить?

— Вернемся — деньгами, а сейчас — руками. Выбирай!

— Хм, — проворчал лодочник, явно напуганный угрожающим блеском темных глаз чужака, — спрячьте ваши десять пальцев куда-нибудь подальше от моего лица. Вы справитесь с рулем?

Ответом ему был короткий кивок, после чего лодка была отвязана и стала медленно пробираться сквозь скопление всевозможных посудин в направлении открытой воды. Чужак умел обращаться с рулем как никто другой — это лодочник определил после первых ударов весла. Он не указал никакой конкретной цели и, широкой дугой обогнув броненосец и «Оррибль», привел лодку обратно на ее место, после чего выложил за поездку такое количество денег, на которое никак нельзя было рассчитывать, исходя из его внешнего вида.

— Да, это «Оррибль»! — вздохнул он с облегчением, поднимаясь вверх по ступеням. — Что ж, мадам де Булетр вскоре исчезнет так же бесследно, как в свое время пропала мисс Адмиральша. Однако пора в таверну!

И он направил свои стопы в ту часть города, где, как правило, не в ладах с законом, влачат жалкое существование самые темные представители общества. Ему пришлось пробираться сквозь лабиринт улочек и переулков, мимо строений, которые никак не заслуживали названия человеческих жилищ. Пустынная, изобилующая всяческими неровностями почва вкупе с непроглядной темнотой ночи предоставляли необозримые возможности сломать себе шею, а хижины, бараки и Палатки вместе образовывали нечто более похожее на цыганский лагерь, нежели на обычный городской район, где могучая рука уголовной и дорожной полиции подвергает немедленному удалению всякий ненадежный или подозрительный элемент, либо по крайней мере берет его под неусыпный жесткий контроль.

Наконец он остановился перед длинным дощатым сараем, над дверью которого мелом было нацарапано: «Taverne of fine brandy». Слева и справа от надписи, на потрескавшихся досках, тот же мел являл взору две большие бутылки. Он вошел. Длинное помещение было заполнено гостями, глядя на них сразу можно было сказать, что они не относятся к тем кругам общества, по отношению к которым можно применить эпитет gentlemanlike[86]. Неописуемая смесь табачного дыма и винного перегара буквально отбрасывала входящего назад, а шум, царивший здесь, казалось, исходил не из людских глоток, а издавался какими-то неведомыми животными.

Человек с красным пятном на лице был нисколько не обескуражен всеми этими неудобствами. Он подошел к стойке и спросил застывшего в царственной позе хозяина:

— Длинный Том здесь, мастер?

Тот, к кому он обратился, смерил его недоверчивым взглядом и недружелюбно ответил:

— Зачем?

— Мне надо с ним поговорить.

— А кто это такой, Длинный Том, а?

— Ба! Не играйте в прятки. Я знаю его не хуже вас, и он сам просил меня прийти.