Том 9. Письма 1915-1968 - [37]

Скажи Димушке, чтобы ждал папу 28-го или 29-го днем. Я думаю, что после моего приезда тебе будет гораздо легче. Я рвусь в Москву — здесь уже все главное я изучил и за эти дни приведу в порядок свой материал. Страшпо стосковался.

Ответить мне на это письмо ты не успеешь — ты получишь его числа 18-го. Если ответишь 19-го, то я получу за день до отъезда. Боюсь, что РОСТА подведет с деньгами. Один раз на мое требование аванса они наивно запросили: «Сообщите, чем объясняется требование денег». Большего идиотизма я не встречал. Я отправил телеграмму, что мне нужно покрыть крупные карточные долги, но потом ее задержал во избежание скандала. Устраиваюсь здесь так, чтобы в случае задержки денег выехать, не дожидаясь перевода.

Целую. Кот.

1932–1935

Е. С. ЗАГОРСКОЙ-ПАУСТОВСКОЙ

13 мая 1932 г. Мурманск

Никак не могу привыкнуть к незаходящему солнцу — пишу в 9 часов вечера и смотрю, как солнце не опускается, а катится вдоль горизонта.

Завтра днем выезжаю в Петрозаводск — буду там рано утром 16 мая. Получила ли ты мою открытку об удостоверении от «Водного транспорта». Соня забыла его мне вернуть. Вышли его в Петрозаводск.

Отвезла ли вчера Димушку?

Вчера несколько часов провел в местном музее — подбирал материал. Есть интересные вещи, хотя я и убедился, что глубокого знания Севера у нас еще нет, — я говорил со знатоками, просматривал литературу — все это носит какой-то хищнический характер, характер поспешного высасывания богатств.

Сегодня впервые ел треску — очень вкусно, рыба наполовину состоит из жира.

Потеплело, днем было даже жарко, но страшная грязь — тает, и с гор через город несутся целые реки.

Целую. Кот. Привет Ивану Георгиевичу.

Я пишу каждый день — это уже пятая открытка.

Написал открытку маме о том, что в 20-х числах мая (в конце месяца) буду в Москве.

Привет Фраерману и Роскину.

20 мая 1932 г. Петрозаводск

Крол, кроме двух писем, о которых я писал, от тебя ничего нет. Послезавтра уезжаю отсюда в Ленинград.

Много возни с материалом, но пашел интересные вещи. Вчера плавал на пароходе по озеру — в Кондопогу. Замечательные деревянные церкви на гранитных отполированных скалах — «бараньих лбах». Красивые старики — тип новгородцев.

Сегодня весь день буду работать в местном архиве, — в бывшем губернаторском доме, построенном Росси. Дом выстроен подковой, ампирный, о нем датский писатель Нексе, бывший в Петрозаводске, сказал, что уголок города с этим домом напоминает Веймар.

Опять холода. Здесь очень голодно, — кроме похлебки с ячной кашей и той же каши на второе нигде ничего нет, даже в единственной коммерческой столовой.

В Л-де пробуду до 28-го. 28-го утром выеду на пароходе по Мариинской системе в Москву. Не говори пока в «Мол. гв.» и «Наших дост.», что я возвращаюсь. Целую. Кот.

Поцелуй Димушку. Писал ли я тебе, что в Мурманске купил себе брюки?

Р. И. ФРАЕРМАНУ

4 сентября 1932 г. Солотча

(В письме 8 страниц — Эйхлеровская норма)

Друзья, задержите Роскина до нашего возвращения в Москву (10 и 13 сентября), — Мальвина собирается чествовать его за остроумие грандиозным банкетом.

Сегодня получил письмо от Вали. Я очень благодарен за выполнение просьбы и за те ценные сведения, которыми изобилует письмо, — в частности, за сообщение о том, что «Зола» приедет в Москву.

Получил привет от Туси Разумовской.

Если рана до отъезда заживет — пойду па Черное озеро. Было три синих и жарких дня с паутиной и дождем желтой листвы, стояло безветрие, но сегодня опять задул суховей.

Вы ужинаете в Метрополях, натираете полы и спорите с очкастыми мышами («знаете-понимаете») о ширпотребе, мы — каждым нервом чувствуем биение осени. Уже улетают птицы — это очень печально, как в старом романсе.

Напишите непременно, — до отъезда мы еще успеем получить ваше письмо.

Боюсь, что нога задержит меня в Солотче дольше, чем хотелось бы. Немного неприятна температура, — как бы не заразили рану, лезут в нее грязными скальпелями и пальцами. В больнице я подслушал несколько сюжетов, которые недорого продам Роскину.

Пишите.

Ваш К. Паустовский.

Приписку делаю специально для Вали. В виде мести за ее чудесный почерк.

К.

Я, кажется, пишу немного неразборчиво?

9 сентября 1932 г. Солотча

Рувим, дорогой! Не поленитесь позвонить в «Наши достижения» Бобрышеву или Разину и передать, что вторая часть «Лонсевиля» готова и я ее переписываю (идиотская работа) и вышлю 12 сентября. Задержала нога, писать лежа очень трудно. Деньги от них я получил, за что можете выразить им от моего имени благодарность.

Еще одна наглая просьба. Мальвина даст Вам в Москве

10 рублей. Если Вы будете в Доме Герцена, то заплатите за меня членские взносы за июнь и июль (по 5 руб. за месяц) — иначе меня опять выкинут, — кажется, в четвертый раз.

Мальвина уезжает в настроении приподнятом и многошумном. Она совершенно не выносит одиночества. Все ее попытки опорочить меня, каковые она грозит предпринять в Москве, пресеките самым жестоким образом. Довольно хамства!!

О сроках нашего разновременного возвращения в Москву Мальвина даст соответствующие разъяснения.

Стоят чудесные дни. На пляже снова появились женщины.

Все желтеет — пожалостипский сад, ветлы, травы, водоросли, и даже глаза ворюг-котов источают особую осеннюю желтизну. Осень вошла в Солотчу и, кажется, прочно. Все в паутине и в солнце. Безветрие, какого не было даже летом, — поплавки стоят, как зачарованные, — и виден самый тонкий клев. Решил, как только заживет нога, пойти на Черное озеро. Пишу, читаю и предаюсь то горестным, то веселым размышлениям в зависимости от ветров. Ночи уже длинные и густо пересыпанные звездами, — вообще жаль, что Вы не видите здешней осени, пожалуй, это лучшее время. «И каждой осенью я расцветаю вновь».