Том 9. Письма 1915-1968 - [26]

Два раза я собирался в Киев, по оба раза меня задерживали в Москве.

Относительно переезда в Москву все решено окончательно и никаким дальнейшим «дискуссиям» не подлежит. Если почему-либо ты не захочешь жить в двух комнатах с нами, тогда ты с Галей будешь жить в нашей теперешней комнате (тихой, теплой и удобной, но небольшой).

В смысле материальном беспокоиться тебе совсем нечего. С октября я буду зарабатывать около 300 рублей, работая по 5 часов в сутки (так мне повезло), а этого нам на четверых за глаза хватит. Кроме того, я получаю сносный гонорар (правда, не регулярный) за статьи.

Катя на днях напишет, как только придет немножко в себя.

Целую тебя и Галю крепко. Привет от Кати.

Твой Котик.

1926–1929

Е. С. ЗАГОРСКОЙ-ПАУСТОВСКОЙ

4 июня 1926 г. Москва

Крол, родной. Получил сегодня твое первое письмо. Очень мне больно за тебя, — опять приходится метать-ся <…>

Как Димусик, здоров ли? Как он доехал? Хорошо ли ему в Богове? Напиши все подробно <[…]> Был у Лежнева. Этикетки он еще не читал, прочтет к 8-му. Асеев сам взял у меня «Этикетки» для издательства «Мол. гвардии» (прислал ко мне Гехта за рассказом в один лист, я дал «Этикетки») так, что Этикетки пойдут или в «Нови» (через Лежнева), или в «Мол. гв.» (отдельной книжкой) через Асеева. От «Огонька» деньги надеюсь получить к отъезду.

Сейчас отделал первые три главы «Мертвой зыби» («Старый Оскар», «Мысли о творчестве» и «Пакость» (о смерти Оскара), отнесу их завтра в «30 дней» Регинину.

Квартиру я прибрал, полы горят. Шубу твою сдал. Костюм, новый шарф, все шляпы, все ценные твои вещи, меха и белье сложил в желтый чемодан и отнес к Фраерману, т. к. у них всегда дома бабушка и гораздо безопаснее. Обедаю в столовой (в Столешниковом пер.).

Очень тоскливо без Крола и без Димусика. Стоит жара, очень пыльно, душно, нечем дышать. Относительно Г. — держись особняком, не давай денег. Это — штуки, очевидно, система. Он ко мне не ходит.

Очень многие расспрашивают о Ефремове. Поблагодари от меня Гусевых. Я ему напишу отдельно.

Не скучай, не волнуйся. Как река? Сегодня вечером напишу снова. Не писал так долго, т. к. все время были дела (литер., комнатные). Сейчас почти все переделал и буду все свободное время писать. Поцелуй глупого гражданина. Целую. Пиши.

Твой Кот.

Малину Мальвине отнес. Гоф-н у меня не бывает.

Е. С. ЗАГОРСКОЙ-ПАУСТОВСКОЙ

9 июня 1926 г. Москва

Кролик, родной. Полупил твои письма (три), и сейчас у меня на душе спокойно. Сегодня вечером или завтра утром отправлю Димусику апельсины, лимоны и яблоки. Получила ли деньги? Гофман собирается ехать 15-го.

Я хотел приехать в четверг (праздник), но с 1-го июня повысили на 30 % железнодорожный тариф, и поездка на два дня обошлась бы очень дорого.

Если у Шумского хорошо, то бери. Если же можно не менять дачу (чтобы опять не возиться с переездом), то лучше остаться у Г. Вс., тем более что писать я буду в саду, а не в комнате. Только Синявского положить будет некуда. Собирается в Богово еще и Алексей Николаевич — рисовать, но вряд ли поедет.

Я заплатил за квартиру, свет, купил американский замок, взял у портного брюки и пальто и починил свои белые туфли, — видишь, как много. <…>

Литературные дела пока в прежнем положении. Лежнев даст ответ в пятницу (11-го). Отдал переписывать для Регинина. Почти каждый день бывает Гехт. Он предлагает мне войти в кружок писателей (Гехт, Асеев, Катаев, Ки-пен, Эренбург, Югов и я) для того, чтобы самим начать издавать свои книги.

Издательства лопаются, в связи с режимом экономии почти прекратился выпуск художественных вещей, — издают только учебники и политическую литературу.

Ты знаешь, 7-го на рассвете на Тверском бульваре застрелился Соболь. Третьего дня его хоронили. Он оставил письмо, в котором пишет, что настоящая литература сейчас не нужна, ее не печатают, лгать же и подхалимничать он не хочет, голодать тоже не хочет. Смерть его очень взволновала всю Москву (литературную). В общем, тяжело.

В воскресенье ездил на ростовскую дачу, весь день лежал на солнце у реки, читал, хорошо загорел. Жду первого. Готовлю удочки. Напиши мне, какая рыба водится в Мече, чтобы я знал, какие снасти брать с собой.

Стосковался я очень. Хорошо, что осталось немного, всего 20 дней. Как ты? Посвежела ли и стала ли шумная? Димусик смешной, боится индюшат. Я его часто вспоминаю, уж больно он трогательный человечек.

У меня уже два дня ночует Мрозовский, — Софья Влад, на даче, а его выселили из комнаты, ему некуда деваться. Мне он почти не мешает, приходит поздно, человек он деликатный.

Кроме одного скверного и двух хороших твоих писем, я больше ничего не получал. Вот уже три дня как нет писем. Ты пиши почаще, Киц, иначе очень тревожно. Пришлю на днях папиросы Гусеву. Я не знаю, какие он курит,^ крепкие или средние, боюсь ошибиться.

Напиши маме и пришли мне, я перешлю вместе со своим письмом отсюда.

Целую. Димусика поцелуй, пусть он поскачет. Я смотрю теперь на всех детей, но что-то не видел еще такого, как он.

Пиши. Кот.

Есть ли на Мече лодки? Если есть, узнай, нельзя ли на месяц лодку взять напрокат и сколько это будет стоить.

Синявский усиленно собирается.