Том 9. Лорд Бискертон и другие - [8]

Улыбалась Беатриса редко и сейчас приветствовала Пэки лишь легчайшим подергиванием верхней губки — гримаска, так великолепно удавшаяся на портрете, написанном Лазло.

— Ну и сборище! — с отвращением бросила она.

— А мне нравится, — откликнулся Пэки. — Помогает понять дух, создавший Англию. Теперь мне понятно, что подразумевают под бульдожьей хваткой англичан. Только что прошел один человек с ребенком на каждой руке, а у каждого ребенка на поводке, заметь, силихем-терьер. Ребенок с левого борта запутался с терьером по правому борту, а лево-бортный терьер запутался с ребенком правобортным. По всему судя, денек папочке предстоит развеселый. Лично я считаю, это — доброе простое веселье, свободное от современных изысков. А кстати, где твой багаж?

— Его Паркер принесет.

— А чтение? Хочешь, сбегаю в киоск куплю тебе что-нибудь? Время еще есть.

— Нет, спасибо. Я захватила книгу.

— О! Книгу захватила! Какую же?

— «Червь в корнях» Блэра Эгглстона.

— Блэр Эгглстон? Знакомое какое-то имя. Почему? Я его где-то встречал?

— Я тебя с ним знакомила на Выставке Молодых Художников неделю назад.

— А, ну конечно! Вспомнил, вспомнил! Такой отвратный задохлик с бакенбардами.

Сказал он это зря. Беатриса еще больше рассердилась.

— Не надо так шутить, — бросила она тоном, который иногда наводил Пэки на мысль, что при всем ее очаровании в ней течет кровь гувернантки. — Все, чье мнение хоть что-то значит, считают, что мистер Эгглстон — один из лучших молодых романистов.

— Н-да. А он, наверное, ходит и хвастает, что я его читал. Это нехорошо, я его не читал.

— Ты вообще ничего не читаешь.

— Неправда. Я прочитал всего Эдгара Уоллеса!

— Лучше б всего Блэра Эгглстона. Как бы мне хотелось, Пэки, чтобы ты не был таким. Я стараюсь ради тебя изо всех сил, даю тебе хорошие книги, показываю картины — а что толку? Ты все равно выражаешься, как йеху.

— Прости, — огорчился Пэки. — Ты совершенно права. Его переполняло раскаяние. Хорошо ли, угрызался он, вести себя так с девушкой, которая, не покладая рук, трудится ради твоей одухотворенности?

В Йельском университете, где Пэки Франклин получал образование, он был полузащитником Американской сборной, но у него была прискорбная склонность держать свое духовное «я» на скудном пайке. Пэки был достаточно смиренным и понимал, что душа у него не ахти какая. Тем самым он очень каялся, что не помогает изо всех сил девушке, которая старается поднять ему цену.

С самого начала помимо красоты ему нравилась в леди Беатрисе возвышенность идеалов. Да, что касается идеалов, она, несомненно, не промах; и этими идеалами она щедро делится с ним. Ей уже удалось значительно умерить его природную веселость. Пожалуй, если в один прекрасный день она, поплевав на ручки, примется за дело всерьез, то его перестанет мутить от картинных галерей и концертов.

Возможно, Беатриса и бывает несколько чопорна и иногда говорит с ним, будто отчитывая лакея за то, что тосты к чаю он подал холодные, но она безусловно несет знамя с девизом «Все выше!» И Пэки терзался при мысли, как же он ранит ее своим легкомыслием.

— Да, я абсолютно не прав насчет Блэра Эгглстона, — извинился он. — Перепутал его, наверное, с кем-то. Припомнив как следует нашу встречу, я понял, как поразило меня его тихое обаяние. Засяду читать его завтра же.

— Сегодня утром я случайно встретила его на Бонд-стрит. Сказала ему, что ты остаешься один бездельничать в Лондоне…

— Да я не остаюсь!

— Как это?

— Ну, раз ты уезжаешь, какой мне смысл торчать в городке, который явно считает, что природа предназначила его для роли турецких бань? Я подумываю нанять яхту, да и поплыть куда-нибудь. Прочитал недавно рекламу… — тон его стал лирическим, на родине он был заядлым яхтсменом, — о ялике с мотором, всего за сорок пять фунтов. Представляешь, тридцать девять по ватерлинии, с бимсом в тринадцать футов, с парусной оснасткой…

— Я очень прошу тебя остаться в Лондоне, — перебила Беатриса.

Тон ее был категоричен, и Пэки взглянул на нее в смятении: он уже предвкушал плавание на яхте.

— А зачем?

— Во-первых…

Она остановилась, чтобы потереть лодыжку, которую только что лягнуло дитя по имени Эрни, а Пэки в ту же самую минуту энергично шлепнули между лопаток тем самым сердечным шлепком, который возвещает, что ты обрел друга. Оглянувшись, он увидел стройного, гибкого молодого человека, с моноклем и стрижкой en brosse. Тот лучился теплыми улыбками.

На минутку Пэки растерялся. Лицо подошедшего, как и его повадки, были ему знакомы. Но лицо, в отличие от повадок, он помнил хуже. Потом память его очнулась.

— Вик!

— Мой Пэки!

Прошло полтора года с тех пор, как Пэки в последний раз видел искрящегося весельем молодого французского аристократа, виконта де Блиссака. К радости встречи примешивалось сожаление — лучше б им встретиться через несколько минут после Беатрисиного отъезда, а не за несколько минут до него. Дружба Пэки с наследником де Блиссаков началась в прекрасные нью-йоркские деньки, и что-то подсказывало ему — сейчас приятель пустится в воспоминания именно о них. А опыт научил Пэки, что при Беатрисе эту тему лучше всего хранить за семью печатями.