Том 9. Ave Maria - [68]

– Молодец! – похвалила Мария Александровна, хотела еще что-то сказать, но тут протяжными, сильными гудками зазвонил телефон в дальней комнате, в спальне хозяйки виллы. – Междугородняя, – сказала Мария Александровна, направляясь в глубину дома.

– Толя, а холодно в той Америке? – спросила оставшаяся с гостем тетя Нюся.

– Не-а, тепло.

– А жарко?

– Бывает.

– Маня иногда говорит: полетим в Америку. А я боюсь.

– Морем плывите, – посоветовал Анатолий.

– Что ты, Толик, моря я еще сильней боюсь!

– Тогда сидите дома, – усмехнулся Анатолий, напяливая пенсне. – Ничего, я в очках побуду, пока Марии Александровны нету?

– Побудь, пока нашей командирши нет, – добродушно усмехнулась тетя Нюся. – Побудь, тебе идет в очочках.

– Тогда дома сидите, раз летать боитесь, плыть боитесь. Хотя в народе не зря говорится: знал бы, где упадешь, соломки подстелил. В собственных ваннах людей тонет больше, чем в мировом океане.

Мария Александровна говорила по телефону долго, минут пятнадцать-двадцать, наконец, она вернулась в столовую.

– Из Тунизии звонили, мой воспитанник Сулейман, младший сын банкира Хаджибека, с которым мы были партнерами. Пошел по стопам отца, тоже банкир. А его старший брат Муса врач-гинеколог, они погодки, оба мои воспитанники. Хорошие мальчишки. Но ты их не знаешь, Толя. Нюся знает, в позапрошлом году они приезжали к нам сюда проведать меня вместе со своей матерью Фатимой. А старшая жена Хаджибека Хадижа умерла – пусть земля будет ей пухом!

Когда Мария Александровна только подходила к столовой, Анатолий проворно снял пенсне, и теперь оно болталось у него на груди на тонкой кожаной тесемке.

– Хочет Сулейман, чтоб я его познакомила кое с кем из банковских в Париже. Пообещала. Хотя тащиться в этот Париж нет никакой охоты.

Ни в первый, ни во второй, ни в третий день своего пребывания на вилле Ave Maria Анатолий так и не рассказал Марии Александровне самого главного, того, что жгло и томило его душу.

Мария Александровна чувствовала, что Анатолий что-то недоговаривает, что какая-то тайна, которую он все время держит в уме, иногда заставляет его говорить невпопад, замолкать на полуслове, путаться.

Накануне отъезда Анатолия в Марсель, когда тетя Нюся пошла к своим грядкам «надергать зеленушки к обеду», а Анатолий и Мария Александровна остались в доме одни, она спросила его в лоб:

– Выкладывай, чем мучаешься?

– Мучаюсь, – сознался Анатолий, – сказать сил нет…

– Говори, не томи.

– В общем, так: на том симпозиуме в Париже встретил я свою однокурсницу по московскому медучилищу, подружку Александры Надю-булку. Она у них в Москве теперь там тоже чи санврач, чи герантолог. Бегала от меня. Токо я до ней, а вона раз и шмыганула мимо, – когда Анатолий Макитра волновался, в его речи возникали знакомые с младых ногтей украинизмы. Потом он вдруг снова переходил на чистый русский язык. – Наконец, прижал в темном углу, под лестницей. «Здравствуй, Надька, я Толик Макитра». А она: «Извините, вы меня перепутали. Я вас не знаю». – «Надька, – говорю, – не дури! Хоть ты и расфуфыренная, а как была Надька-булка, так и осталась». – «А, это ты, моль на аркане? – говорит. – Чего тебе? По-быстрому». Меня так дразнили: «моль на аркане». Моль – за то, что белобрысый. А почему «на аркане», понятия не имею. Так, ляпнул кто-то и прилипло. Я говорю: «Где Александра? Где Анна Карповна?» Она молчит. Я говорю: «У Александры есть старшая сестра Мария…» Тут звонок в зал прозвенел. «На том свете они, – вдруг говорит, – Александру на фронте убило, а ее мама с горя умерла! Пусти!» – толканула меня в грудь, вырвалась на светлое место и убежала в зал. Думал я ее на другой день прижать, расспросить, а они уехали, ихняя советская делегация. Должны были быть с утра, а уехали. Вот так.

– А ты видел ее лицо?

– Я же сказал, в темный уголок загнал, там даже хлоркой воняло. Какое лицо? Морда злая, растерянная. Они, советские, боятся нас, эмигрантов, как черт ладана.

Возникла долгая пауза.

– Я за Сашу сильно плакал, – наконец нарушил молчание Анатолий, – ушел с зала и плакал под дождем, на улице.

Свежий ветер с моря колыхал кружевные занавеси на высоких окнах, чисто вымытых тетей Нюсей. Тихо было в гостиной, тихо во дворе.

– Не верю, – Мария сказала это негромко, но с такой убежденной силой, что Анатолий невольно вздрогнул. Он удивился, что Мария Александровна приняла его известие без слез, без крика, вернее, даже и не приняла, а отвергла.

– Зачем Надьке врать? – растерянно спросил Анатолий.

– Не знаю. Если бы умерла моя мама, я бы почувствовала. О сестре Александре не скажу, я ее помню совсем крохотную, и у нас почти не было связи. Об Александре не знаю, а мама не умерла, я бы знала. Ты уезжаешь утром?

– Самолет после полудня, но отсюда надо выехать рано утром. Здесь можно заказать такси?

– Можно, но я отвезу тебя сама. Ладно, утро вечера мудренее, пойду пройдусь берегом моря.

Анатолий не решился сопровождать Марию Александровну.

Пришла от своих грядок тетя Нюся с пучком зелени к обеду.

– А куда Маня? – спросила Анатолия тетя Нюся.

– Погулять, к морю.

– Тай ты пийди, а я поколотюсь на кухне полчасика.

– Колотитесь. Я дома посижу, чемодан посмотрю – что чего.