Том 8. Преображение России - [259]

— Вы вспоминаете девятьсот пятый год, Коля, — сказал он, — и тогда Россию действительно хлопнуло, но хлопнуло там, на Дальнем Востоке, — хлопнуло извне, я хочу сказать: сначала извне, а потом уже рикошетом хватило изнутри. Так это произошло, если припомнить историю. Сначала извне, а потом уж изнутри, — на этом я делаю ударение. А вы уверены, что опять, и притом скоро, хлопнет по голове. Откуда же ожидают этого? Ведь не с Востока же, а?

— Нет, не с Востока, а с Запада, — твердо сказал Коля.

— С Запада, вы полагаете?

— Да, конечно, с Запада! Ведь Запад усиленно готовится к войне с русским правительством, а русское правительство потихоньку ополчается на войну с Западом… А что может выйти из этого ополчения, мы уже имеем понятие: Дальний Восток открыл нам глазки.

— Темное предчувствие этого есть у меня, — сказал точно про себя Матийцев.

— Какое же «темное»? Вы на суде говорили об этом вполне ясно, — подхватил Коля.

— Я не все помню, что я говорил: у меня в голове очень стучало… Говорил как-то машинально и многого не помню.

— Ничего, зато я помню… Думаю, что и прокурор не забудет. Во всяком случае, вам ведь еще предстоит суд по своему уже делу, по обвалу в шахте? Это послезавтра, я видал там, на стенке где-то.

— Да, послезавтра… Приходите слушать.

— В том-то и дело, что рисковать не имею права, — в том-то и дело, — покачал головою Коля. — Мне уже сегодня вечером надо сматывать удочки, чтобы не задержали. Что я нынче в суд попал, и то уж была с моей стороны большая неосторожность, но я тут вышел сух из трясины, а вторично так выйти, — это уж наверно можно сказать, — не удастся. Так что я уж туда (он кивнул в сторону города) больше не зайду, а вот как есть отсюда двину по большаку.

— Что вы, Коля! — испугался за него Матийцев. — Куда же это вы пойдете по большаку в одной рубахе?

— Ничего, такая уж у меня профессия, — улыбнулся Коля. — А что в одной рубахе, так я ведь на юг, на Кавказ, — там долго еще тепло будет.

— Смотрю я на вас, Коля, и думаю: какая странность! Вот вы говорили, что ваш отец — филантроп, «святой доктор»… А давно ли он стал таким? — спросил Матийцев.

— Этого уж не знаю. Я помню его таким с детства.

— Мой отец уже умер, — раздумчиво продолжал Матийцев, но о нем тоже могли бы говорить: «святой учитель», — он был учителем, а до того, до учительства, военным, только не врачом, — офицером на Кавказе. И вот именно теперь я вспоминаю его историю и думаю: а ведь его тоже хлопнуло так же, как и меня, его единородного сына. Если бы мне рассказать вам об этом, как он рассказывал мне, получилась бы целая повесть, которую можно было бы назвать так: «Непонятный зверь»… Рассказать? Будете слушать?

— Непременно! Непременно расскажите! — очень оживился Коля. — Тем более, что Кавказ!

III

— Не так давно, — сказал Матийцев, — умер мой отец, — года четыре назад, в почтенном возрасте, — восемьдесят с лишним ему было… Выходит, что я сын уже довольно престарелого родителя, поэтому такой некрепкий… Впрочем, сколько его помню, он был всегда сухощавый и ничего богатырского в нем не было… Но он из военной семьи и сам в молодости был офицером на Кавказе — значит, через кадетский корпус прошел, а там с ребятами не особенно нянчились… Ну вот, его тоже стукнуло там на Кавказе, поэтому с военной службы он и ушел.

— Ранили? — спросил Коля.

— Да-а, и ранили тоже, но это между прочим, это там было в порядке вещей, — на то война, но ранен он был не только в плечо пулей, но и в голову, как и я… только уж не пулей.

— Саблей?

— И даже не саблей… Конечно, могли бы чеченцы или лезгины ранить и шашкой и кинжалом, но я не о такой ране говорю. Непонятная неожиданность его ошеломила и перевернула в нем все…

— Что именно «все»?

Коля высоко вздернул брови, но вдруг глаза его зажглись:

— Понимаю! Солдата при нем пороли!

— Нет, этого я от него не слыхал, чтобы солдат там, на Кавказе, во время войны пороли… Нет, не это, а… Пожалуй, я расскажу вам подробно: мне и самому хочется припомнить, как это с ним случилось. Отец рассказывал, как его стукнуло, не только мне самому, — и другим тоже в моем присутствии, так что я раза три от него это слышал в подробностях. Если вы слушатель терпеливый, могу рассказать и вам.

— «Я терпелив. Я очень терпелив!» — это из какого-то стихотворения… — поспешно сказал Коля и покраснел.

— Да, видите ли, война на Кавказе тогда, — она была бесконечная. И сами по себе кавказцы были очень воинственны, и англичане их поддерживали оружием, и местность там для русских войск, как вам известно из географии, для ведения войны большими армиями совершенно неудобная, — те же Альпы: горы, пропасти, дикие леса, тропинки вместо дорог, а для партизанской защиты лучше местности и придумать нельзя! Много русских полков туда послали при Николае Первом, между прочими и Нижегородский драгунский, а мой отец именно в этот полк назначен был, как получил первый офицерский чин — прапорщика. Это в конце сороковых годов было, — кажется, в сорок седьмом году. Из Петербурга и сразу на Кавказ, под пули чеченцев. Но это бы еще туда-сюда: под пули его и готовили, но куда же именно он попал? В Дагестан, в пустыню, на берег реки Сулак, в укрепление Чир-Юрт.