Том 7. Восстание ангелов. Маленький Пьер. Жизнь в цвету. Новеллы. Рабле - [262]

Судья Бридуа (немудрено, если вы о нем успели забыть) был также позван на совет, но не явился. Его срочно вызвали в мирленгский парламент для объяснений по поводу одного вынесенного им приговора. Пантагрюэль, заинтересовавшись, в чем тут дело, отправился в Мирленг вместе со своими приближенными — Панургом, Эпистемоном, братом Жаном Зубодробителем и другими.

В тот момент, когда они входили в залу парламента, председатель суда Суеслов спрашивал Бридуа, как он мог вынести такой явно несправедливый приговор.

В виде оправдания Бридуа сослался на то, что он уже стар, что зрение у него притупилось, что он не так ясно различает число очков на костях, как прежде, и что при вынесении данного приговора он мог принять четыре за пять. За это он-де не отвечает, так как природные недостатки в вину не вменяются.

— О каких костях вы говорите, друг мой? — спросил председатель суда Суеслов.

— О костях судебных, коими и вы, господа, обыкновенно пользуетесь в вашем верховном суде, равно как и все прочие судьи пользуются ими при решении дел.

— Как же именно вы действуете, друг мой?

— Я действую так же, как и вы, господа, по всем правилам судопроизводства. Со вниманием рассмотрев, пересмотрев, прочитав, перечитав, перерыв и перелистав все бумаги, как-то: просьбы, свидетельские показания, первичные, вторичные и третичные объяснения сторон и т. д., и т. д., я, как полагается доброму судье, сидя у себя в кабинете, откладываю на край стола все мешки ответчика (прежде документы, которые теперь пришиваются к папкам, клали в мешки) и мечу жребий. Засим откладываю на другой край стола мешки истца и снова мечу жребий.

Далее Бридуа рассказывает о том, как он бросает кости. Для трудных дел у него имеются маленькие кости, а для более легких — большие, красивые и увеселяющие слух. Приговор Бридуа выносит в зависимости от того, как лягут кости, и, действуя таким образом, он нисколько не сомневается в том, что поступает по всем правилам судопроизводства.

— Так, друг мой, — говорит Суеслов, — но коль скоро вы решаете дела бросанием костей, то почему же вы не. мечете жребия, как только тяжущиеся стороны предстанут перед вами, без лишней проволочки? Для чего вам нужны все эти бумаги и вся эта переписка, содержащаяся в мешках?

— А вот для каких целей, — отвечает Бридуа. — Во-первых, для проформы; без соблюдения же проформы приговор не может быть признан действительным. Во-вторых, в качестве почтенного и полезного упражнения. В-третьих, я, так же как и вы, господа, нахожу, что время всему дает возможность созреть, с течением времени все проясняется: время — отец истины.

В связи с этим Бридуа рассказывает историю некоего Перена Бальбеса, совсем не похожего на Перена Бальбеса из «Сутяг»[569]. Перен Бальбес, о котором повествует Бридуа, не был судьей: это был старый пуатевинский хлебопашец, известный на три мили в окружности как посредник, то есть как примиритель тяжущихся сторон. Где ни заколют свинью — сейчас ему тащат жареной свининки и колбас. Чуть не каждый день кто-нибудь да звал его на пирушку, и, прежде чем склонить тяжущихся на мировую, он непременно заставлял их выпить. Словом, он один кончил полюбовно больше тяжб, нежели пуатьерская судебная палата.

И вот его сын, Тено Бальбес, тоже пожелал заняться посредничеством, однако же ему так с этим не везло, что он не мог уладить самое пустяковое дело; вместо того чтобы смягчить и успокоить тяжущихся, он только еще сильней раздражал и ожесточал их. Как-то раз он пожаловался отцу на свою незадачливость. Перен Бальбес открыл ему, в чем тут секрет.

— Тебе никогда не удается покончить дело миром, — начал старик. — Почему? Потому что ты приступаешь к делу в первоначальную пору, когда оно еще зелено и незрело. Я улаживаю любое. Почему? Потому что я приступаю к нему под самый конец, когда оно уже как следует созрело и переварилось, когда у моих челобитчиков в кошельке пусто. Тут-то я им и подвертываюсь как раз вовремя.

— Вот почему, — заключил Бридуа, — я оттягиваю время и выжидаю, пока дело достигнет зрелости.

Когда Бридуа окончил свою защитительную речь, суд велел ему удалиться, а произнесение приговора возложил на Пантагрюэля. Мудрый государь, сославшись на то, что это единственное необоснованное решение из бесчисленного множества вынесенных судьей Бридуа, счел его заслуживающим снисхождения.

Вот вам одна из лучших сказок Рабле, одна из лучших сказок, рассказанных когда-либо и в какой угодно стране, даже в стране Лафонтена и в стране Кеведо.

Автор «Севильского цирюльника»[570] воспользовался образом Бридуа и сделал из него Бридуазона. Бридуазон — глуп. Бридуа был наивен, и он открыл нам великую истину. Нам следует задуматься над ней и навсегда ее запомнить. На чем бы ни основывались судебные решения — на законе или на том, как ложатся кости, — все они ничего не стоят. Таков ценный вывод из этой истории. А рассказал нам ее сын юриста. Мы уже знаем теперь, что колыбелью служили Рабле мешки ответчиков и истцов и что вырос он на тяжбах.

Панург, все еще озабоченный вопросом женитьбы, обратился за советом к дурачку Трибуле[571]