Том 7. Восстание ангелов. Маленький Пьер. Жизнь в цвету. Новеллы. Рабле - [242]
«Кинеас, которого Пирр посвящал во все свои самые важные замыслы, заметил, что государю не терпится начать войну с Италией, и однажды на досуге повел с ним такую речь:
— Ваше величество! Говорят, что римляне — отличные вояки и что им подчиняются многие храбрые и воинственные народы. Если, однако, по милости богов мы возьмем над ними верх, то что нам даст эта победа?
— Что ты спрашиваешь? — сказал Пирр. — Ведь это и так ясно. Когда мы поработим римлян, ни греки, ни варвары нам будут уже не страшны, но это еще не все: мы, нимало не медля, без труда завоюем всю остальную Италию, а ты знаешь лучше, чем кто-либо другой, какая это большая, красивая, богатая, могучая страна.
Немного помолчав, Кинеас спросил:
— А что мы будем делать после того, как захватим Италию?
Пирр, все еще не понимая, к чему тот клонит, сказал:
— Как тебе известно, Сицилия совсем рядом с Италией, — она, если можно так выразиться, сама плывет нам в руки. Это богатый, обильный, густо населенный остров, и захватить нам его будет очень легко, потому что все его города между собой враждуют; с тех пор как Агафокл скончался, над ними нет начальника, одни только ораторы поучают народ, а их ничего не стоит склонить на нашу сторону.
— В ваших словах есть большая доля правды, — заметил Кинеас. — А все-таки, когда мы завладеем Сицилией, война кончится?
— Нет, это только начало, — возразил Пирр, — если бог поможет нам одержать эту победу и достигнуть своей цели, то мы тотчас же приступим к осуществлению еще более широких замыслов. В самом деле, кто бы на нашем месте удержался потом от похода в Африку и в Карфаген? Мы приберем их к рукам в мгновенье ока. Ведь Агафокл, тайно покинув Сиракузы и с малочисленным флотом перейдя море, чуть было не захватил ее. Когда же мы все это завоюем и покорим, то, разумеется, никто из наших врагов, которые так нам теперь досаждают и так нас теснят, не посмеет поднять голову.
— Конечно, нет, — согласился Кинеас. — Не подлежит сомнению, что, настолько усилив свою мощь, мы без труда отвоюем Македонию и будем беспрепятственно повелевать всею Грецией. Ну, а когда все это наконец будет нам подвластно, что мы будем делать?
Тут Пирр засмеялся и сказал:
— Мы как следует отдохнем, друг мой. Вот каково будет наше времяпрепровождение: что ни день, то праздник, приятные беседы, бурное веселье, пир горой.
Кинеасу только этого и надо было.
— А кто вам мешает, ваше величество, отдохнуть теперь же? — спросил он. — Давайте попируем на славу, благо мы все здесь налицо, а столь кровопролитный и столь опасный поход раз навсегда выкинем из головы. Иначе мы и себя и других обречем на неисчислимые мытарства и злоключения, а добьемся ли чего-нибудь — это еще неизвестно» (Плутарх, «Жизнь Пирра»).
Вот та прозрачная, тонкая струйка, которую поглотил бурный поток вдохновения Рабле. Лучшие стихи из «Послания королю» Буало также навеяны Плутархом:
Это добросовестно сделанные, гладкие стихи. Но насколько же ярче и полнее картина Рабле, насколько в ней больше движения, жизни! Словом, насколько в этой прозе больше поэзии! Но обратимся к рассказу о великой пикрохольской войне.
Юный Гаргантюа, которого автор вновь и весьма кстати наделил гигантским ростом и посадил на нумидийскую кобылу, в кровопролитном бою разбил войско Пикрохола, причем павший в этом бою Пикрохолов военачальник Трипе испустил из себя более четырех горшков супу, а вместе с супом и дух. Так буквально сказано у автора. Подобные обороты речи могли сходить с рук шуту. Философа же, который позволил бы себе в столь непочтительных выражениях говорить о бессмертной душе, поджарили бы как цыпленка. Рабле имел возможность сойти за дурачка. И он пользовался этим огромным преимуществом. Но — к делу.
