Иван обиделся.
— На каком основании она назвала меня белобандитом?
Но женщина успокоила Ивана.
— Стоит ли обращать внимание. Она больная. Со всеми так разговаривает. Пожалуйте в кабинет.
В кабинете Иван долго размышлял, как ему поступить. Было три пути. Первый: кинуться на все блестящие инструменты и какие-то откидные стулья и все это поломать. Второй: сейчас же все про Понтия Пилата и ужасного убийцу рассказать и добиться освобождения. Но Иван был человеком с хитрецой и вдруг сообразил, что, пожалуй, скандалом толку не добьешься. Относительно рассказа тоже как-то не было уверенности, что поймут такие тонкие вещи, как Понтий Пилат в комбинации с постным маслом, таинственным убийством к прочим.
Поэтому Иван избрал третий путь — замкнуться в гордом молчании.
Это ему выполнить не удалось, так как пришлось отвечать на ряд неприятнейших вопросов, вроде такого, например, что не болел ли Иван сифилисом. Иван ответил мрачно «нет» и далее отвечал «да» и «нет», подвергся осмотру и какому-то впрыскиванию и решил дожидаться кого-нибудь главного.
Главного он дождался после завтрака в своей комнате. Иван выпил чаю, без аппетита съел два яйца всмятку.
После этого дверь в его комнату открылась и вошло очень много народу в белых балахонах. Впереди шел, как предводитель, бритый, как актер, человек лет сорока с лишним, с приятными темными глазами и вежливыми манерами.
— Доктор Стравинский, — приветливо сказал бритый, усаживаясь в креслице с колесиками у постели Ивана.
— Вот, профессор, — негромко сказал один из мужчин в белом и подал Иванушкин лист. «Кругом успели исписать», — подумал Иван хмуро.
Тут Стравинский перекинулся несколькими загадочными словами со своими помощниками, причем слух Ивана, не знавшего никакого языка, кроме родного, поразило одно слово, и это слово было «фурибунда». Иван изменился в лице, что-то стукнуло ему в голову и вспомнились вдруг закат на Патриарших и беспокойные вороны.
Стравинский, сколько можно было понять, поставил себе за правило соглашаться со всем, что ему говорили, и все одобрять. По крайней мере, что бы ему ни говорили, он на все со светлым выражением лица отвечал: «Славно! Славно!»
Когда ординаторы перестали бормотать, Стравинский обратился к Ивану:
— Вы — поэт?
— Поэт, — мрачно ответил Иван и вдруг почувствовал необыкновенное отвращение к поэзии и самые стихи свои, которые еще недавно ему очень нравились, вспомнил с неудовольствием. В свою очередь, он спросил Стравинского:
— Вы — профессор?
Стравинский вежливо наклонил голову.
— Вы здесь главный?
Стравинский и на это поклонился, а ординаторы улыбнулись.
— Мне с вами нужно поговорить.
— Я к вашим услугам, — сказал Стравинский.
— Вот что, — заговорил Иван, потирая лоб, — вчера вечером на Патриарших Прудах я встретился с неким таинственным гражданином, который заранее знал о смерти Миши Берлиоза и лично видел Понтия Пилата.
— Пилат… Пилат… это тот, который жил при Христе? — прищурившись на Ивана, спросил Стравинский.
— Тот самый, — подтвердил Иван.
— А кто это Миша Берлиоз? — спросил Стравинский.
— Берлиоза не знаете? — неодобрительно сказал Иван.
Стравинский улыбнулся виновато и сказал:
— Фамилию композитора Берлиоза я слышал…
Это сообщение сбило Ивана с толку, потому что он про композитора Берлиоза не слыхал…
Опять он потер лоб.
— Композитор Берлиоз, — заговорил Иван, — однофамилец Миши Берлиоза. Миша Берлиоз — известнейший редактор и секретарь Миолита, — сурово сказал Иван.
— Ага, — сказал Стравинский. — Итак, вы говорите, он умер, этот Миша?
— Вчера он попал под трамвай, — веско ответил Иван, — причем этот самый загадочный субъект…-
— Знакомый Понтия Пилата? — спросил Стравинский, очевидно, отличавшийся большою понятливостью.
— Именно он, — подтвердил Иван, глядя мрачными глазами на Стравинского, — сказал заранее, что Аннушка разлила постное масло, а он и поскользнулся на Аннушкином масле ровно через час. Как вам это понравится? — многозначительно сказал Иван и прищурился на Стравинского.
Он ожидал большого эффекта, но такого эффекта не последовало, и Стравинский, при полном молчании ординаторов, задал следующий вопрос:
— Виноват, а кто эта Аннушка?
Иван расстроился, и лицо его передернуло.
— Аннушка здесь не важна, — сказал он, нервничая, — черт ее знает, кто она такая! Просто дура какая-то с Садовой улицы! А важно то, что он заранее знал о постном масле. Вы меня понимаете?
— Отлично понимаю, — серьезно сказал Стравинский и коснулся Иванушкина колена, — продолжайте.
— Продолжаю, — сказал Иван, стараясь попасть в тон Стравинскому и чувствуя, что только спокойствие может помочь делу. — Этот страшный тип отнюдь не профессор и не консультант, а убийца и таинственная личность, обладающая необыкновенной силой, и задача заключается в том, чтобы его немедленно арестовать, иначе он натворит неописуемых бед в Москве.
— Вы хотите помочь его арестовать, я правильно вас понял? — спросил Стравинский.
«Он умен, — подумал Иван, — среди беспартийных иногда попадаются на редкость умные!»
— Мой долг советского подданного его немедленно арестовать, а меня силою задержали здесь! Прошу меня выпустить сейчас же!
