Том 7. Дядя Динамит и другие - [160]

Получив удар, одни — бледнеют, другие — краснеют. Леди Гермиона сделала и то, и это — сперва побледнела, потом, говоря строго, стала лиловой. Рядом с ней стоял пуфик. Она опустилась на него так, словно из нее извлекли скелет, и уставилась на брата таким взглядом, словно перед ней что-то еще более страшное, чем он. Рыцарственный Галли поспешил ей на помощь. По своей доброте, он не любил инсультов, особенно — у родственников.

— Все в порядке, — сказал он, — спусти пары. Эгберт меня попросил перехватить письмо. Я встал на заре — и пожалуйста!

От великого облегчения леди Гермиона потеряла дар речи. Все, включая брата, засияло красотой. Побулькав немного, она выговорила:

— Га-ла-хад!..

— Я знал, что ты будешь довольна.

— Дай мне его!

— Как же я дам, если оно не у меня? Леди Гермиона резко выпрямилась.

— Потерял?! — вскричала она, несколько лиловея.

— Ну, что ты! Отдал Сэму. Теперь все зависит от тебя. Прими его как почетного гостя, улыбайся своей солнечной улыбкой, и все шито-крыто. Но если ты хоть немного нарушишь и так далее, Типтон получит письмо от бывшей невесты. Практикуйся, у нас с Сэмом высокие требования, — завершил Галли и, ощутив, что под занавес лучше не скажешь, вышел из комнаты.

Застав в курительной Сэма, отупевшего после беседы о свиньях, он спросил:

— Сэм, где письмо?

— В моей комнате.

— Так я и думал. Именно так. Идите и заберите.

— Почему?

— Неважно. Будем надеяться, что оно еще там. Когда Сэм вернулся, он с облегчением вздохнул.

— Слава Богу. Главное — быстрота. Теперь давайте-ка его мне.

— Что ж вы с ним сделаете?

— Вложу в плотный конверт и суну в стол Кларенсу. Даже Гермиона, — сказал он с простительным самодовольством, — не догадается там поискать.

3

Предположив, что леди Гермиона вскоре начнет обыск у Сэма, Галахад не ошибся. Решение она приняла, еще беседуя с ним. Однако прежде всего она ринулась к телефону, чтобы сообщить дочери о финансовом положении Типтона; когда же та взвизгнула в том же регистре, что прекрасная Марлен, и пролепетала: «Мам-ми, а мое письмо?», заверила ее, что держит все под контролем. Потом она отправилась искать племянника, чтобы он помог ей в розысках, нашла его в холле, где он мечтательно постукивал по барометру, и велела, прекратив глупости, идти за ней.

Поднимаясь по лестнице, Уилфрид молчал, поскольку мог сказать лишь одно: по честным свидетельствам барометра, надвигалась буря. Тетю Гермиону он боялся с детства, неукоснительно гадая при ней, какие его грехи она намерена обличить. Вроде бы ничего за ним не числилось, но, входя в будуар и даже садясь на вежливо предложенное кресло, он трепетал. Ему не нравился ее вид. Она явственно сердилась. Если бывают кипящие тети, она принадлежала к их числу.

К счастью, выяснилось, что не он повысил се давление. Говорила она вежливо (для тети) — не ворковала, конечно, но и не слишком напоминала пирата я старом стиле, которому не угодил пират помельче.

— Унлфрид, — сказала она, — мне нужна твоя помощь.

— Что? — проверил он, поскольку не мог представить ситуацию, в которой он может помочь ей, разве что она решает кроссворд. Тогда, конечно, его ум — к се услугам.

— Ни один человек, — продолжала она, — не должен знать о нашей беседе.

— Конечно, конечно! Ни одна душа. А в чем дело?

— Сейчас, подожди. У нас большие неприятности. Ты видел этого Уиппла?

— Да, за столом. А что?

— Он — не Уиппл.

— Дядя Кларенс его так называет.

— И ошибается. Он — обманщик.

— Господи! Ты уверена?

— Абсолютно.

— Что же ты его не выгонишь?

— Вот в этом и дело. Я не могу. У него письмо Вероники.

— Они знакомы?

— Конечно, нет!

— Зачем же она ему пишет?

— Уилфрид!

— А что такое? Чего ты сердишься? Я ничего не понимаю. Если Вероника с ним не знакома, зачем она ему пишет?

— Не ему. Типтону.

— Типпи?

— Да.

— То есть Типпи!

— Да, да, да!

Уилфрид, в полном отчаянии, треснул кулаком по столику, на котором стояли букет роз и фотография полковника в форме.

— Ничего не понимаю! При чем тут Типпи?

— Уилфрид!

— Что еще?

— Не болтай! Как я объясню, если ты все время говоришь?

— Прости. Молчу. Только ничего не понимаю.

— Все очень просто.

— Ты так думаешь?

— Уилфрид!

— Молчу, молчу.

— А не говоришь?

— Нет. Икнул.

— Да? Словом, все очень просто. Вероника почему-то нервничает, знаешь, депрессия… В общем, ей показалось, что она ошиблась, за Типтона выходить не надо. Написала письмо, разорвала помолвку, а теперь места себе не находит.

— Кто же пишет такую чушь?

— Я тебе сказала, у нее депрессия.

— Еще не то будет, когда она с Типпи встретится. Врача, врача и врача.

Леди Гермионе претила новая манера, раньше он был подобострастней, но выговор приличный сделать — и то она не могла. Пришлось открыть карты.

— Когда она послала письмо?

— Позавчера.

— Значит, он его получил.

— Сказано тебе, нет! Его перехватил этот субъект.

— Чего же он хочет? Денег?

— Нет, не денег. Он хочет, чтобы я его не выгнала.

— А ты, наоборот, хочешь выгнать?

— Естественно.

— Что ж, потерпи. Типтон не должен видеть письмо. Прочитает — и все! Нет, мою кузину надо показать психиатру!

Леди Гермиона обиделась.

— Почему? — воинственно спросила она.

— Потому.

— Вероника тут ни при чем, — объяснила заботливая мать. — Твой дядя Кларенс откуда-то взял, что Типтон разорился. Конечно, я не позволила ей выходить замуж за нищего.