Том 6. Звезда КЭЦ. Лаборатория Дубльвэ. Чудесное око - [24]
– Не встану! – разгневанно пропищал Тюрин. – Что я, лошадь на корде? Истязатели! У меня и так ноги отваливаются!
В этот момент я и Крамер «свалились с неба» возле Тюрина. Джон первый увидел нас и обрадовался.
– Вот смотрите, товарищ Артемьев, – затараторил он, – профессор меня не слушает, опять хочет залезть в свою паутину…
Обезьянка вдруг заплевала, завизжала.
– Да уйми ты свой патефон! – еще тоньше и пронзительнее закричал Тюрин. – Здравствуйте, товарищи! – обратился он к нам и, став на четвереньки, тяжело поднялся.
«Ну как с таким на Луну лететь?» – подумал я и переглянулся с Крамером. Тот только головой качнул.
– Ведь вы, профессор, сами мне не раз говорили: чем больше движений, тем больше счастье… – не унимался Джон.
Такой «философский аргумент» со стороны Джона был неожиданным. Мы с Крамером невольно улыбнулись, а Тюрин покраснел от гнева.
– Надо же понимать! Надо понимать! – закричал он на самых высоких нотах. – Есть различного рода движения. Эти грубо физические движения мешают высшим движениям клеток моего головного мозга, моим мыслям. И потом, всякое движение прерывисто, а ты хочешь, чтобы я маршировал без отдыха… Нате, ешьте мое мясо, пейте мою кровь!
И он зашагал с видом мученика, кряхтя, охая и вздыхая.
Джон отвел меня в сторону и быстро зашептал:
– Товарищ Артемьев! Я очень боюсь за моего профессора. Он такой слабый. Ему опасно без меня лететь на Луну. Ведь он даже есть и пить забывает. Кто о нем будет заботиться на Луне?..
У Джона даже слезы выступили на глазах. Он горячо любил своего профессора. Я, как умел, утешил Джона и обещал заботиться о профессоре во время путешествия.
– Вы отвечаете за него! – торжественно произнес негритенок.
– Да, конечно! – подтвердил я.
Вернувшись на Звезду, я все рассказал Меллер. Она неодобрительно покачала головой:
– Придется мне самой заняться Тюриным.
И эта маленькая энергичная женщина действительно отправилась в «манеж».
Я тоже времени не терял даром: учился летать в межпланетном пространстве и, по словам моего учителя Крамера, сделал большие успехи.
– Теперь я спокоен, что во время путешествия на Луну вы не потонете в пучинах неба, – сказал он.
Через несколько дней Меллер вернулась из «манежа» и объявила:
– На Землю профессора я бы еще не решилась пустить, но для Луны он «в полной лунной форме».
13. К лунной орбите
Накануне нашего лунного путешествия я проводил Тоню в лабораторию мирового холода. Прощание было краткое, но теплое. Она крепко пожала мне руку и сказала:
– Берегите себя…
Эти простые слова сделали меня счастливым.
На другое утро Тюрин довольно бодро вошел в ракету. Джон, совершенно убитый горем, провожал его. Казалось, он вот-вот заплачет.
– Вы отвечаете за профессора! – крикнул он мне перед тем, как дверь ракеты захлопнулась.
Оказывается, мы летим на Луну не прямым путем, а по спирали, обращенной вокруг Земли. И неизвестно, сколько продлится путешествие. В нашей ракете могут разместиться двадцать человек. А нас всего шестеро: трое членов научной экспедиции, капитан, штурман и механик. Все свободное пространство ракеты занято запасами продовольствия, взрывчатых веществ и жидкого кислорода. А наверху ракеты прикреплен вагон на колесах, предназначенный для нашего путешествия по лунной поверхности. Сопротивления воздуха нет, поэтому «лунный автомобиль» не уменьшит скорости полета ракеты.
Скоро наша ракета покинула гостеприимный ракетодром Звезды Кэц. И сразу же Тюрин почувствовал себя очень плохо. Дело в том, что, как только мы развивали скорость и взрывы учащались, вес тела менялся. И я понимал Тюрина: можно привыкнуть к тяжести, можно привыкнуть к невесомости, но привыкнуть к тому, что твое тело то ничего не весит, то вдруг как будто наливается свинцом, невозможно.
Хорошо, что у нас были достаточные запасы продовольствия и горючего, поэтому мы могли не спешить и взрывы были умеренные. Звук их передавался только по стенкам ракеты. К этим звукам можно было привыкнуть, как к жужжанию мотора или тиканью часов, но усиление тяжести!..
Тюрин вздыхал, охал. Кровь то приливала к его лицу, и оно становилось багровым, почти синим, то отливала, – лицо бледнело, желтело.
И только наш геолог Соколовский, жизнерадостный, плотный человек с пышными усами, неизменно был весел.
Когда невесомость тела возвращалась, астроном начинал говорить вслух – привычка, которую он приобрел в своем долгом одиночестве. Говорил он без связи: то сообщал интересные астрономические сведения, неизвестные земным астрономам, то изрекал «философские сентенции».
– Почему так привлекательно кино? Потому что в нем мы видим движение…
Затем он начинал стонать и корчиться, потом снова говорить.
Я смотрел в окно. По мере того как мы удалялись от Земли, она казалась все меньше. Наш «день» становился все длиннее, ночи все короче. В сущности, это были не ночи, а солнечные затмения.
А вот с Луной происходили забавные вещи.
Если наша ракета находилась в противоположной точке орбиты от Луны, Луна казалась маленькой, гораздо меньше, чем мы видим ее с Земли, а если мы по орбите приближались к Луне, она становилась невиданно огромной.
Наконец наступил момент, когда максимальные размеры Луны сравнялись с размерами Земли. Наш капитан, не раз совершавший путешествие к лунной орбите, сказал нам:
