Том 6. О маленьких-для больших - [2]

— Ну, и голова мы с вами, я вам скажу!

— Турки мы. Иначе не проживешь.

* * *

— Дождались!

— А что?

— На Кавказе русские разбили три наших корпуса, а в Мраморном море англичане потопили два наших крейсера.

— Да что вы мне крейсерами да корпусами в нос тычете! Вы мне скажите: войну-то они объявили?!

— Войны не объявляли.

— Но ведь это же противоречит всяким международным правилам.

— Они согласны с этим. Однако, говорят, ежели Турция, которая первая всю кашу заварила, ничего нам не объявляет, — чего ж нам объявлять.

— В гроб они меня вгонят! Да посланники-то ихние, посланники — что говорят?

— Сегодня были у нас в министерстве…

— Ну, и что же?

— Заверяли в миролюбии. Говорили, что, по-прежнему, держат нейтралитет.

— Какое же они имели право говорить это?

— Говорят, что имеют. Говорят, что турецкие посланники то же самое говорят в неприятельских столицах.

— Боже мой! Что за положение! Топят наши крейсера, разбивают наши корпуса, — а о войне ни гу-гу.

— Они говорят: не нами такой порядок начат, не нами и кончится.

— Нет! Это нужно прекратить!! Пошлите сегодня же телеграммы нашим представителям в Петрограде, Париже и Лондоне, чтобы они…

— …Объявили войну?

— С ума вы сошли?! Чтобы они заявили о турецкой лояльности, и что турки по-прежнему строго держат нейтралитет, устремляя все внимание на порядок, спокойствие… и… как это называется?

— Самоопределение?

— Ну, черт с ними, пишите — самоопределение…

— А по военному ведомству никаких приказаний не будет?

— Есть. Прикажите нашим судам попытаться высадить около Одессы десант, а в казначейство пошлите распоряжение, чтобы оно перевело 15 рублей на русский Красный Крест.

— Однако!

— Что же поделаешь — турок я.

— Не турок ты, — подумал министр, — а так только… немного притурковат.

* * *

Министр с искаженным лицом влетел в кабинет другого министра и вскричал:

— Допрыгались?!

У другого министра лицо тоже исказилось:

— Ну, что еще?

— А то, что русские уже идут на Константинополь, а англичане потопили весь наш флот!!

Даже феска на лице другого министра побледнела, а кисточка стала дыбом.

Долго он безмолвствовал, наконец, сказал:

— Пошлите телеграммы нашим представителям при союзных дворах… Пусть они явятся в министерства Петрограда, Парижа и Лондона и заявят, что Турция, по-прежнему, мирно совершенствуется… этого, как его: самоопределяется, соблюдая нейтралитет, и что…

— Чепуха!!

— То есть, как это — чепуха?!

— То, что вы говорите — все чепуха!! Наши явятся к ним, ихние явятся к нам, будут друг друга уверять в миролюбии, в соблюдении нейтралитета, а через три дня русские и французы, все-таки, будут в Константинополе…

— Позвольте! Придумаем! Предложим им мир.

— Придумали… — горько рассмеялся рассудительный министр. Три копейки стоит эта ваша идея!

— ?!

— «Мир»! Мир можно предлагать тогда, если была война, а теперь они скажут: «да войны никакой и не было!». Мальчики они, что ли?

— Чем же это кончится?!

— Чем? А явятся они в Константинополь, погонят нас в Малую Азию, а в это время их посланники заявят о своем миролюбии и нейтралитете. Наша же система, ничего не поделаешь…

* * *

И долго сидели оба, похудевшие, бледные, осунувшиеся, на турецких диванах.

И перешли оба в эту тяжелую минуту с дипломатического французского на свой турецкий язык.

— Рахат-лукум, — тихо прошептал противник объявления войны.

— Шалтай-балтай, — согласился его рассудительный товарищ, повесив, пока что, собственную голову на грудь.

Смеркалось…

РУМЫНСКАЯ МУЗЫКА

Когда поведение Румынии окончательно вывело меня из терпения, я решил, что с Румынией нужно объясниться начистоту.

— Скажите, — обратился я к одному знакомому, — где можно найти какого-нибудь настоящего румына?

— Настоящего румына?

— Да.

— Живого?

— Ну, конечно. Какого же еще…

— Очень просто: пойдите в ресторан «Пальмира» и спросите там дирижера оркестра Туде-Сюдеску.

* * *

Найти Туде-Сюдеску не представляло никакого труда… Войдя в «Пальмиру», я увидел Туде-Сюдеску со скрипкой в руке, склоняющего свое ухо то в одну, то в другую сторону зала.

Туде-Сюдеску кланялся, улыбался и прижимал руку со смычком к груди.

Тут же я заметил, что между двумя противоположными группами гостей происходило своеобразное состязание:

— «Осень»! — кричала левая группа. — Играй «Осень», тебе говорят! Вальс «Осень»!

— К чер-р-рту «Осень», — надрывалась правая группа. — Не надо никакой «Осени»! Играй «Сон негра»!

— Дьявол его побери «Сон негра»! Провались он! «Осень» играй!

— Пусть-ка попробует! Я ему такую «осень» заиграю бутылкой по скрипке! Слышишь, чертова голова! «Сон негра» и больше никаких!

— Начни-ка, начни, попробуй, — гремели защитники «Осени». — Начни «Сон негра»! Как ты его окончишь?! Что от тебя останется!!

— «Сон негра»! Играй!!! «Сон»! Слышишь — «Сон»!!

Туде-Сюдеску кланялся, улыбался и, наконец, вхмахнув смычком, заиграл… Я прислушался.

Играл он не «Осень» и не «Сон негра», а нечто среднее: вальс «Осенний сон». Негр в этой комбинации куда-то затерялся, но публика понемногу стала успокаиваться.

— «Э, да ты человек видно сообразительный, — подумал я. — С тобой можно потолковать о политике».

В антракте я пригласил его за свой столик.

* * *

— Скажите, — спросил я, кому больше Румыния симпатизирует — немцам или русским?