Том 5. Записки ружейного охотника - [146]

Работа над «Записками ружейного охотника» была начата в 1849 г. В декабре того же года Аксаков писал своему сыну Ивану: «С удовольствием воображаю, как я стану читать тебе мои записки. Хотя я не всем доволен, но убежден, что в них много достоинства: для охотника с душою, натуралиста и литератора. Я постоянно удерживаю себя, чтоб не увлекаться в описании природы и посторонних для охоты предметов, но Константин и Вера сильно уговаривают, чтоб я дал себе волю: твой голос решит это дело. Боюсь как огня стариковской болтливости, которая как раз подумает, что все ей известное никому не известно и интересно для всех» (ИРЛИ, ф. 3, д. № 13, л. 55; ср. «Русскую мысль», 1915, кн. VIII, стр. 123, где это письмо напечатано с существенной ошибкой).

В высшей степени требовательно, придирчиво относился Аксаков к каждой новой главе своей книги, и ничьи отзывы не могли поколебать этой его позиции. «Я написал «Гуся» и «Лебедя», – сообщает он сыну Ивану, – Гоголь и то и другое очень хвалит, но я недоволен; впрочем, я надеюсь исправить» («Литературное наследство», 1952, т. 58, стр. 723). «Я не могу найти приличного тона, не могу с точностью назначить себе границы; все, что я написал до сих пор, мне не нравится», – отмечает он в другом письме к сыну (там же, стр. 728). Из рукописей «Записок ружейного охотника» сохранился лишь неполный текст, весьма близкий к тексту печатному (Л. Б., ф. Аксакова, IV/2), не позволяющий уяснить весь процесс работы писателя над этим произведением. Но в том же архивохранилище имеются еще две небольшие записные книжки Аксакова. Одна из них называется «Описание разной дичи в наших местах» (Л. Б., ГАИС III, V/2a) и содержит короткие характеристики ряда птиц (болотного кулика, кроншнепа, дупельшнепа и т. д.); другая озаглавлена «Заяц» (Л. Б., ГАИС III, V/4) и заключает в себе столь же короткие, черновые, предварительные «портретные» зарисовки зайца, белки, журавля. Обе записные книжки Аксакова – значительно более давнего происхождения, чем упомянутая выше рукопись «Записок ружейного охотника», но, сопоставляя эти беглые черновые записи с соответствующими разделами окончательного текста охотничьих записок Аксакова, можно получить наглядное представление о том, какую серьезную эволюцию претерпел первоначальный замысел писателя.

У нас есть основание судить не только о тщательности работы Аксакова над «Записками ружейного охотника», но и о направлении этой работы, В соответствии со своими эстетическими принципами Аксаков добивался, чтобы его охотничьи рассказы отличались максимальной простотой и непосредственностью. Никакого умиления перед величием и красотой природы! Никаких вычур, красивостей, экзотики, ложной патетики! Спокойная и неторопливая манера повествования, максимальная экономия изобразительных средств – именно в этом направлении неутомимо перерабатывал главы своей книги Аксаков. Когда Иван Аксаков написал отцу, что, по его мнению, глава «Лебедь» должна получиться «особенно хорошо», что она должна быть написана «как можно проще» и что между прочим его описания нравятся «потому, что в них простота выражений без лиризма доводит производимое впечатление до лиризма», С. Т. Аксаков отвечал сыну: «Совершенно ты прав, мой милый Иван, насчет описания лебедя; именно потому-то я и недоволен собою, хотя и Гоголь, и Вера, и Константин очень хвалят» («Литературное наследство», 1952, т. 58, стр. 723–724).

В конце 1851 года «Записки ружейного охотника» были завершены. 12 января следующего года Аксаков писал Тургеневу: «Расставшись с моими «Записками», я грущу о прекращении дела, которое приятно занимало меня три года…» («Русское обозрение», 1894, № 8, стр. 463). Работа над этими «Записками» была для Аксакова особенно памятной тем, что они были некоторым образом связаны с именем Гоголя. По свидетельству Аксакова, Гоголь всячески «подстрекал» его к написанию охотничьих записок и с живейшим интересом знакомился в рукописи с отдельными их фрагментами. «Вчера читали Гоголю дупельшнепа и гаршнепа, – сообщал Аксаков сыну Ивану 17 января 1850 года, – и он чрезвычайно был доволен, даже выпросил себе все, чтобы перечесть у себя дома; конечно, если б я был теперь способен чем-нибудь поощряться, то внимание Гоголя должно было поощрить меня…» (ИРЛИ, ф. 3, оп. 3, д. № 13, л. 69). Когда книга была уже закончена и близился момент ее выхода в свет, Аксаков писал А. О. Смирновой 10 марта 1852 года: «Я пришлю вам также мою книгу, которая скоро будет отпечатана. Гоголь с особенною любовью следил за ее сочинением, постоянно подстрекал меня и хотел вместе с нею выдать второй том «Мертвых душ», которого уже не существует; я означу вам места, после прочтения которых Гоголь читал мне по одной главе «Мертвых душ» («Русский архив», 1896, кн. 1, стр. 151). В другом письме, отправленном месяц с лишним спустя, Аксаков сообщил Смирновой те места из его «Записок», которые особенно ценил Гоголь: «Болота и бекас ему особенно нравились, хотя все предпочитают описание вод, степей. Ему также нравились следующие места в птицах: кулички, зуек и воробей; в описании