Том 5. Сент-Ив. Стихи и баллады - [87]

А Флора все еще меня не замечала, все глядела прямо перед собою на полосу света от окна, на прямые тени оконной решетки, на поблескивавший под луной гравий дорожки, в непроницаемую тьму сада и вздымавшихся за ним холмов... Но вот она глубоко вздохнула, и вздох этот отозвался у меня в душе, как мольба.

— Отчего вздыхает мисс Гилкрист? — шепнул я. — Уж не вспоминает ли она далеких друзей?

Флора быстро повернула голову в мою сторону; больше ни единой малостью не выдала она своего изумления. Я ступил в полосу света и низко поклонился.

— Вы! — сказала она. — Здесь?

— Да, я здесь, — отвечал я. — Я пришел из далекого далека, отшагал, наверно, добрых сто пятьдесят лье, чтобы увидеть вас. Я ждал в вашем саду весь долгий вечер. Не протянет ли мисс Гилкрист руку другу в беде?

Она просунула руку сквозь прутья решетки, я упал на колени прямо на мокрую землю и дважды поцеловал эту руку. После второго поцелуя рука внезапно ускользнула от меня. Кажется, то был первый знак испуга. Я поднялся с колен, и оба мы некоторое время молчали. Мною вновь с удесятеренной силой овладела робость. Я пытливо вглядывался в лицо Флоры: не сердится ли она, — но глаза ее смущенно опустились пред моим взглядом, и я понял, что все хорошо.

— Надо быть безумцем, чтобы явиться сюда! — вдруг вырвалось у Флоры. — Уж куда-куда, а в «Лебяжье гнездо» вам нельзя было являться. А я-то как раз сидела и думала, что вы у себя во Франции, где вам ничто не грозит!

— Вы думали обо мне! — вскричал я.

— Мистер Сент-Ив, вы сами не понимаете, в какой вы здесь опасности, — сказала Флора. — Я все знаю, но не могу решиться вам рассказать. Об одном умоляю вас — уходите!

— Думаю, что и я все знаю. Но я не из тех, кто дорожит жизнью, если это лишь бесцельное, жалкое существование. Я прошел школу войны; конечно, это не слишком благородное учебное заведение, но там, по крайности, человек научается легко принимать смерть и не задумываясь расстанется с жизнью во имя чести или ради дамы сердца. Вы пытаетесь меня напугать — напрасно. Я приехал в Шотландию, отлично понимая, что рискую, ибо хотел видеть вас и говорить с вами, быть может, в последний раз. Повторяю, я знал, на что иду, и ежели не устрашился с первого шага, неужто отступлю сейчас?

— Вы не все знаете! — вскричала Флора с возрастающим волнением. — Эта страна, даже этот сад таят для вас смертельную опасность. Одна я верю в вашу невиновность, все остальные убеждены, что вы преступник. Если они нас услышат, если услышат хоть шепот, страшно подумать, что случится. Уходите, скорее, сейчас же, заклинаю вас!

— Дорогая мисс Флора, не отказывайте мне в том, ради чего я проделал этот далекий-далекий путь, и вспомните: в целой Англии, кроме вас, нет ни единой души, кому я смел бы довериться. Против меня весь мир, вы — мой единственный друг и союзник. Мне надобно с вами говорить, и вы должны меня выслушать. Все, что обо мне рассказывают, и правда и в то же время ложь. Да, я убил человека по имени Гогла — ведь вы это подразумевали?

Флора смертельно побледнела и лишь кивком подтвердила мою догадку.

— Но я убил его в честном поединке. И до этой дуэли никогда никого не убивал, кроме как в бою, так ведь на то я солдат. Но я был благодарен, страстно благодарен той, что посочувствовала мне, той, чья ангельская доброта превзошла мои самые смелые мечты, той, что, словно утренняя заря, рассеяла мрак моей тюрьмы, и вот ее-то оскорбил этот Гогла. Меня он оскорблял не раз, это было его любимое развлечение, и мне, жалкому арестанту, приходилось все сносить. Но оскорбить ту, перед кем я благоговел... нет, это я не мог оставить безнаказанным, я бы до самой смерти себе этого не простил. И мы дрались, и он был убит, и я ни о чем не сожалею.

Я умолк и жадно ждал ответа. Теперь худшее было высказано, и я тот же час понял, что Флора уже про это слышала, но я не мог продолжать, покуда она не скажет мне хоть что-нибудь.

— Вы меня осуждаете?

— Нет, ничуть. Об этом мне нельзя судить. Это не женское дело. Но я уверена, что вы правы, и всегда так говорю... Рональду. Конечно, с тетушкой я не могу об этом спорить, ей я не возразила ни единым словом. Не сочтите меня неверным другом... и даже с майором... я еще не сказала вам, он... майор Шевеникс стал большим другом нашей семьи... и он так полюбил Рональда! Ведь это он сообщил нам, что этого ужасного Клозеля поймали, и передал нам все, что тот говорил. Я была просто возмущена. Я сказала... я, кажется, позволила себе сказать лишнее и заверяю вас, что майор отнесся к этому очень добродушно. Он сказал: «Мы с вами друзья Шандивера и знаем, что он невиновен. Но что толку об этом говорить?» Мы с майором беседовали в укромном уголке гостиной, в отдалении от всех. А потом он сказал: «Позвольте мне поговорить с вами наедине, мне так много надобно вам сказать». И мы поговорили, и он мне все рассказал в точности, как вы сейчас, что это было дело чести и что на вас нет никакой вины. Да, майор Шевеникс мне нравится!

Тут меня обуяла жгучая ревность. Мгновенно я вспомнил, как майор заинтересовался Флорой, когда увидел ее впервые, и с невольным восхищением подумал, что хитрец ловко воспользовался нашим знакомством, чтобы вытеснить меня из сердца Флоры. В любви, как на войне, все средства хороши. И, конечно, теперь я жаждал сам поведать Флоре о превратностях моей судьбы — жаждал столь же пылко, как совсем недавно стремился услышать ее. Так я мог, по крайности, отогнать подальше ненавистную тень майора Шевеникса. И вот я принялся рассказывать ей о моих злоключениях. Вы их уже знаете, только ей я говорил не столь подробно, — ведь цель моя теперь была иная. Каждая мелочь обрела особенный смысл, и все дороги вели в Рим, то есть к Флоре.