— Ну, конечно, конечно! Любовь моя! Пусть все будет, как ты хочешь! — Юла змеей скользнула к Энн, обняла ее и поцеловала в затылок. — Я хочу все делать так, как тебе нравится! Все, что мой талант может добавить к твоему гению…
— Ах, оставь, пожалуйста! Перестань! — Как ни странно, назойливая нежность Юлы вызвала у Энн не досаду, а скорее испуг. Ей стало как-то не по себе. И она довольно нелюбезно обратилась в бегство.
— Мне пора на гимнастику! — пробормотала она и, бесцеремонно вырвавшись из объятий Юлы, схватила свой берет.
«Я этого не понимаю. Мне не нравится, когда девушки так обнимаются. Даже как-то страшно стало. Вот с Адольфом это было приятно!» — размышляла она по дороге в библиотеку.
Однако после счастливых часов, проведенных над книгой Дэнби «Принципы налогообложения и их взаимоотношение с тарифами», Энн со вздохом подумала: «Это просто глупая влюбленность, какая бывает у школьниц. Подумаешь, какие-то поцелуи. Посмели дотронуться до твоей священной особы… Но в спальне мы все равно обойдемся без вавилонских, карфагенских или как их еще там украшений!»
И они обошлись.
Юла жалобно хныкала, что в холодные ночи окна остаются открытыми, но в обществе восхищалась «изысканной спартанской простотой нашей спальни».
Через два дня после начала занятий на предпоследнем курсе в «салоне» Юлы собралось шестеро студенток. Убранство комнаты еще не было завершено, но широкая черная тахта и несколько сот японских гравюр заняли свое место. Шесть девушек, сидевших вокруг блюда, в котором зловеще булькал расплавленный сыр с гренками, пропитанными пивом, сильно напоминали компанию шестерых студентов Йеля, Гарварда или Принстона, собравшихся в 1932 году в университетском общежитии вокруг драгоценной бутылки джина, — не считая того, что гренки в сыре под пивом гораздо более ядовиты.
Девушки болтали, щебетали, ворковали — захлебываясь от волнения, они открывали для себя жизнь. На первых двух курсах колледжа они еще оставались школьницами. Теперь они стояли в преддверии Большого Мира, с нетерпением ожидая выпуска из колледжа, когда они вступят во владение тронами, великими державами или княжествами, завидными должностями в самых лучших школах или блестящими мужьями (желательно из числа докторов, адвокатов или профессоров); когда они отправится путешествовать по Франции или станут облегчать участь несчастных, необразованных бедняков.
— Многие девушки с нашего курса только и мечтают, как бы выйти замуж. Я не хочу выходить замуж. Купать визгливых младенцев и слушать за завтраком разглагольствования мужа! Я хочу сделать карьеру! — заявила Тэсс Морисси.
Шел 1910 год. И наивные девушки твердили это, воображая, будто замужество и «карьера» совершенно несовместимы.
— Ну, не знаю! По-моему, вовсе не хорошо говорить так о семейной жизни, — возразила Эми Джонс. — Ведь в конце концов семейный очаг — основа цивилизации. И потом, ведь настоящая, хорошая женщина может оказать влияние на мир, именно подавая пример своему мужу и сыновьям.
— Фу, какая ты старомодная! — возмутилась Эдна Дерби. — Как по-твоему, зачем мы учимся в колледже? Прежде женщины были рабами мужчин. Теперь настал час женщин! Мы должны добиваться свободы, и права путешествовать, и славы, и вообще мы должны иметь все, что есть у мужчин. А главное, свои собственные деньги! Да, я токе хочу сделать карьеру! Я буду актрисой.
Как la belle Sarah.[25] Подумать только! Огни рампы! Аплодисменты! Запах… запах грима, и всевозможные интересные люди будут приходить ко мне в уборную с поздравлениями! Волшебный мир! Ах, я непременно должна всего этого добиться… А может, я займусь художественной планировкой садов и парков. Говорят, это очень выгодное дело.
— Полагаю, — ехидно вставила Энн, — что уж если ты пойдешь на сцену, тебе придется иногда поработать над ролью, а не только упиваться аплодисментами.
— О, конечно! Я мечтаю облагородить театр. Он сейчас такой вульгарный. Например, Шекспир.
— Не знаю, но Эми, пожалуй, права, — сказала Мэри Вэнс. — Карьера, это, конечно, хорошо, и я буду по-прежнему играть на рояле и на банджо, но я хочу иметь свой дом. Для того и нужно приличное образование, чтобы найти хорошего мужа-умницу и вообще, понимать его, и помогать ему, и вместе с ним смотреть в лицо всему свету, как… ну, как тот французский король, помните? Который вместе со своей королевой…
— Я не боюсь жизни. Я буду художницей. Поеду учиться в Париж. Ах, милый Париж, древний город на берегу Сены… И полотна, которые будут висеть в салонах вечно! — высказала свое мнение Юла.
— Да, а я хочу писать… — мечтательно протянула Тэсс.
— Что писать? — резко перебила ее Энн.
— Ну как же ты не понимаешь! Писать! Ну, стихи, эссе, романы, критику и всякое тому подобное. Для начала я, наверно, буду читать рукописи в каком-нибудь издательстве. Или поступлю в редакцию одной из нью — йоркских газет. У меня уже сейчас есть шикарная идея для эссе — о том, что книги — наши лучшие друзья и что они никогда не бросают нас в беде. И чего ты только придираешься, Энн? Неужели ты намерена, получив образование, соблазниться этими глупостями с мужем и домашним очагом? Разве ты не хочешь сделать карьеру?
