Том 5. Чертова кукла - [22]

Сегодня Наташа с утра ждала Михаила. Он приезжал уже раза два, они вместе бродили по грязному, свежему и болотистому лесу, а потом Наташа провожала брата через поле на полустанок.

Меньше всего она ждала, что он приедет не один. И вдруг сегодня приехал с Яковом и Хесей. Как это могло случиться? Зачем Михаил сказал им, что она здесь? Или сами узнали? В чем дело?

Был долгий, тяжелый разговор. Тяжелый для Наташи, потому что она не хотела говорить с ними так, как с Михаилом, да и не смела при нем. Какие они те же! Все те же. Хеся печально мигала длинными ресницами. Яков держал себя так, точно они вчера виделись. Говорили о Юрии Двоекурове, между прочим. Михаил в первый раз твердо высказался против того, чтобы пользоваться его квартирой, его услугами… Но на грубый намек Якова резко возразил, что Юрия он не боится и подозревать его не позволит: не хочет же просить его дальнейших услуг лишь потому, что Двоекуров сознательно с ними разошелся.

Вспыхнула и Хеся.

– Как вы можете, Яков! Даже шутя не надо говорить таких вещей о Двоекурове! Вы его не знаете.

Яков только пожал плечами.

– Ваше дело. Как бы не покаяться.

Теперь они идут все четверо на полустанок. Хеся и Яков впереди. Маленькая Хеся едва поспевает за Яковом, тонконогим. Хеся привыкла ходить по городским камням; на полевой дождевой тропинке скользит и спотыкается.

А Михаил опять печально шепчет сестре:

– Наташа, уезжай. Ведь уж все равно.

Легкое покрывало Наташи зацепилось за ветку, и огнистые солнечные капли падают ей на голову. Остановилась, освобождает покрывало.

– А ты?

– Уезжай, Наташа. Ты обо мне знаешь… почти все.

– Что я знаю? Ты говорил, я слушала. Как будто понимала. Но я перестаю понимать. Не то хочешь делать дело, не то не хочешь.

– Я жду.

Он взял ее за руку, и опять они двинулись вперед, в полевой тишине.

– Наташа, я тебе говорю то, чего почти себе не могу сказать. Не думай, тот ужас неверия людям, когда мы, как потерянные, выслеживали друг друга и себя, когда многие упали и не поднимутся, – то я давно пережил. Прошло. Осталась еще более крепкая вера в правду дела и в правоту погибших. Святой долг перед ними, неизбытный и радостный. Только новый какой-то смысл для меня в прошлом и в будущем открылся…

Наташа пожала плечами.

– Новый смысл… Новый смысл… Это общие слова, Михаил. Я не виновата, что не понимаю тебя. Общие слова никаких дел не дают.

– Ну, а не общих слов у меня еще никаких для тебя нет. Не понимаешь – верь просто. Не понимаешь – оттого я и прошу тебя скорее уехать. А я – буду ждать.

– Прости, Михаил. Договори о себе. Скажи только, ты сам-то для себя знаешь, что надо делать?

– Знаю. И хочу делать, – но не могу с ними. Люди – старые, Наташа, те же, точно ничего не пережили, точно не открывали глаз.

– И я старая? – сказала Наташа, усмехнувшись.

– Да… И ты… Пойми: нас разбросало в стороны; одни ужаснулись, не хотят больше ничего, ушли; другие остались, но они почти и не почувствовали толчка, упрямо и тупо стоят в том же болоте. Ты – одна из ушедших. Оставшиеся хотят делать, но они с головой старые, в старом, – значит, и в старых возможностях. И ведь будет, будет опять то же!

Поезд длинно, жалобно свистнул вдали. Яков и Хеся далеко ушли вперед, едва виднелись.

– А я все-таки с ними, – продолжал Михаил. – Я пленник, правду сказал Двоекуров. Только пленник не дела своего, не веры своей, – а пленник этих людей, в которых я не верю, которые хотят делать то же, что я, но без моего внутреннего знания. Может быть, они меня погубят и себя погубят, бесцельно. Но уйти сейчас нельзя. И я жду.

Наташа остановилась.

– Михаил, уезжай! Это тебе надо уехать! Ты говоришь о внутреннем, но ведь есть и внешнее. Да, это старое, все может повториться. Да, и я им не верю… И вот вглядись, Яков…

– Молчи, – строго сказал Михаил. – Никуда я сейчас не уеду. И не называй никого. Я увлекся в догадки и чувства Не хочу я верить в бессмысленную гибель. Не бойся, я жду, я не брошусь вперед слепо, но и не пойду назад. Сейчас – пленник, но пусть, иначе нельзя, надо жить до конца.

Наташа прибавила шагу. В перелеске было совсем сыро и скользко. За кустами уже краснела крыша маленькой станции.

– Михаил…

– Что, милая?

– Чего же ты ждешь? Новых людей?

– Нет, нет! Вот это настоящие «общие слова». Не надо новых людей… Как «новых» дел нельзя ждать, пренебрегая старыми, так и новых людей. Надо, чтобы в старых, в прежних что-то переломилось, перестроилось… Вот что надо. А новых людей ждать– это, во-первых, на себе крест поставить и руки сложить…

Наташа недоверчиво улыбнулась.

– И ты ждешь, что вот эти, вот Хеся, Яков, Юс и остальные – что они переменятся? Как, почему? Ты сам не знаешь, чего ты хочешь.

– Я жду, чтобы видеть яснее. Больше ничего. Если не они, так есть другие, должны быть другие! Свободно растущие, открытые к движению жизни. Но на ком поставить крест? Как осмелиться? Для этого надо лучше видеть, больше знать. Я и жду, смотрю. В себя и в них.

Наташа задумалась.

– А о «новых людях», совсем новых – ты прав. Их ждать страшно. Кто знает, какие они, новые-то? А если вроде Юрия Двоекурова?

– Двоекуров? Да, он совсем новый. Или уж совсем старый. Человек ли?