Том 5. Браво; Морская волшебница - [263]

— Перед вами враг, и вы знаете свой долг! — крикнул Ладлоу звонким голосом, обходя команду крейсера и разговаривая с матросами тем уверенным, исполненным твердости голосом, который в опасные минуты доходит до самого сердца. — Не скрою, сил у нас меньше, чем мне бы хотелось, но, чем грознее опасность, тем отважнее настоящий моряк. Этот флаг не прибит гвоздями к мачте. Когда я умру, можете спустить его, но, пока я жив, друзья, он будет гордо развеваться над крейсером. Крикнем же «ура», чтобы показать свое мужество, а все остальное пусть скажут пушки.

Матросы ответили ему громким «ура» во всю силу своих легких, а Трисель, обращаясь к молодому, беззаботному гардемарину, которого даже в минуту опасности радовал дружный крик, заметил, что ему редко доводилось слышать лучший образец морского красноречия, чем та речь, которую минуту назад сказал капитан: это было сказано «крепко и по-джентльменски».

Глава XXX

А вы во мне нашли такою друга,

Который помышляет лишь о том.

Чем отплатить вам я а любовь.

Шекспир, «Конец — делу венец»

Судно, появившееся так некстати, когда на английском крейсере было мало людей, рыскало среди островов Карибского моря в поисках приключений, вроде того, какое ему теперь и подвернулось.

Оно называлось «Прекрасная Фонтанж», и его капитан, молодой человек двадцати двух лет, был уже хорошо известен в фешенебельных салонах Марэ и на Рю Бас де Рамнар как один из самых веселых и приятных завсегдатаев этих мест. Знатность и влияние в Версале помогли молодому кавалеру Дюмону де ла Рошфору стать капитаном, хотя ни по опыту, ни по своим заслугам он не мог на это претендовать. Врачи предписали его матери, близкой родственнице одной из придворных красавиц, морские купания, дабы предотвратить возможные последствия от укуса бешеной болонки.

Приехав на побережье, она стала каждый день писать Длинные письма о море своим друзьям, чье знакомство с этой стихией ограничивалось ежедневным созерцанием нескольких канав и прудов, кишащих карпами, да изредка — посещением полноводных плесов Сены, и, между прочим, поклялась посвятить своего младшего сына служению Нептуну. В надлежащее время, одержимая этими поэтическими бреднями, она добилась того, что юный кавалер был своевременно зачислен во флот, а вскоре, получая повышение за повышением вне очереди, стал капитаном корвета [205], о котором здесь идет речь, и был послан в Вест-Индию, дабы стяжать славу себе и своему отечеству.

Кавалер Дюмон де ла Рошфор был храбр, но храбрость эта не имела ничего общего с выдержкой и самообладанием моряка. Вообще-то это был живой, веселый, беззаботный, разбитной и жизнерадостный юноша. Был он горд, как и подобает благородному человеку, и из гордости, к несчастью для вверенного ему корвета, презирал ту бессмысленную, на первый взгляд, морскую выучку, которая теперь была так необходима капитану «Прекрасной Фонтанж». Он блестяще танцевал, с очаровательной любезностью принимал у себя в каюте гостей и стал причиной смерти одного отличного моряка; оступившись, этот матрос упал за борт, а капитан бросился спасать его, сам не умея плавать, и из-за этой горячности команда вынуждена была оставить матроса на произвол судьбы и спасать своего капитана. Он писал очень милые сонеты и имел некоторое понятие о новейшей философии, которая тогда еще только готовилась озарить мир; однако такелаж судна и условия математической задачи в равной мере были для него лабиринтом, из которого он никогда не мог выбраться.

К счастью для всего экипажа, на «Прекрасной. Фонтанж» был один офицер, уроженец Булони, достаточно, разбиравшийся в морском деле, чтобы вести судно заданным курсом и удерживать капитана от безрассудных выходок. Судно было хорошей конструкции, красивое, с легким, стройным такелажем и славилось своей быстроходностью. У него был один-единственный недостаток: подобно своему капитану, оно не имело достаточной солидности, чтобы противостоять превратностям и опасностям той бурной стихии, для которой было предназначено.

Теперь противников разделяло не более мили. Ветер был устойчив и достаточно свеж для всех маневров морского боя, а море — вполне спокойно, чтобы уверенно и точно управлять судном. «Прекрасная Фонтанж» шла уже курсом на восток, с попутным ветром и легким креном в сторону неприятеля. «Кокетка» шла другим галсом, имея крен в противоположную от неприятеля сторону. На обоих судах были убраны все паруса, кроме марселей, бизани и кливеров, но высокие паруса' француза трепетали на ветру, словно какие-то фантастические одежды. И здесь и там на палубах не было ни души, но темные фигурки, усеявшие каждую мачту, свидетельствовали, что проворные марсовые готовы делать свое трудное дело даже среди грохота и опасностей надвигавшегося боя. Раз или два «Прекрасная Фонтанж» поворачивалась носом прямо к противнику, но потом снова брала круче к ветру и ложилась на прежний курс, величественная в своей красоте. Надвигалась минута, когда оба судна должны были встретиться, сблизившись на расстояние мушкетного выстрела друг от друга. Ладлоу, зорко следивший за каждым движением противника и каждым порывом ветра, поднялся на ют и в последний раз оглядел горизонт в подзорную трубу, пользуясь тем, что судно еще не окутал пороховой дым. К своему удивлению, он увидел вдали над морем, с наветренной стороны, белую пирамиду парусов. Паруса были ясно видны невооруженным глазом, и никто не заметил их раньше лишь из-за лихорадочных приготовлений к бою. Подозвав штурмана, Ладлоу спросил, что это, по его мнению, за судно. Но Трисель признался, что даже его наметанный глаз видит только одно: это корабль, идущий под всеми парусами с попутным ветром. Однако, вглядевшись пристальнее, бывалый штурман добавил, что паруса у него прямые, как у крейсера, но о размерах его пока что судить трудно.