Том 4. Жемчужные светила. Очарования земли - [8]

«Опять меня объемлет лень…»

Опять меня объемлет лень,

Опять душа дремотна.

Немой и лживый день

Идёт, как прежде, беззаботно.

А за дверьми стоит опять

Угрюмый гость, тоска ночная,

Неумолимо поджидая

Минуты, чтобы вновь терзать.

«Верю в счастье, верю снова…»

Верю в счастье, верю снова

Светлым радостям весны,

Но грустнее снов больного

Утомительные сны.

И пугливы, и тоскливы,

Как ленивый плеск волны,

Как поникнувшие ивы,

Сны о бедах старины.

«Я устал, – я едва только смею дышать…»

Я устал, – я едва только смею дышать, –

И недужны, и трудны людские пути.

Невозможно понять, невозможно сказать,

  И куда же, и как же идти?

В этих жилах струится растленная кровь,

В этом сердце немая трепещет тоска.

И порочны мечты, и бесстыдна любовь,

  И безумная радость дика.

«Запечатлеть бегущего мгновенья…»

Запечатлеть бегущего мгновенья

  Бессильным словом не могу.

На миг недолгий вспыхнет впечатленье, –

  И умирает на бегу.

Бегут нестройною семьёю

  Черты разрозненных картин

И, в мглу сливаясь, гаснут предо мною,

  И я один, опять один.

«Я любил в тебе слиянье…»

Я любил в тебе слиянье

Качеств противоположных:

Глаз правдивых обаянье, –

И обман улыбок ложных;

Кротость девочки-подростка,

Целомудренные грёзы, –

И бичующие жёстко

Обличенья и угрозы;

Сострадательную нежность

Над поруганной рабыней, –

И внезапную мятежность

Перед признанной святыней.

«Я люблю всегда далёкое…»

Я люблю всегда далёкое,

Мне желанно невозможное,

Призываю я жестокое,

Отвергаю непреложное.

Там я счастлив, где туманные

Раскрываются видения,

Где скользят непостоянные

И обманные мгновения,

Где сверкают неожиданно

Взоры молний потухающих.

Мне желанно, что невиданно, –

Не хочу я расцветающих.

«Колёса по рельсам гудели…»

Колёса по рельсам гудели,

Вагон сотрясался на стыках.

Всё к той же стремился я цели,

Мечтая о девственных ликах,

О девственных ласках мечтая,

О светлых, пленительных взорах,

И радость далёкого мая

Сияла в чудесных узорах.

«Толпы домов тускнели…»

Толпы домов тускнели

  В тумане млечном,

Томясь в бессильи хмуром

  И бесконечном,

И дождь всё падал, плача,

  И под ногами

Стекал он по граниту

  В канал струями,

И сырость пронизала

  Больное тело.

Измученная жизнью,

  Ты вниз глядела,

Где отраженья млели

  В воде канала,

И дрожью отвращенья

  Ты вся дрожала.

Зачем же ты стояла

  Перед сквозною

Чугунною решёткой

  Над злой водою,

И мутными глазами

  Чего искала

В зеленовато-жёлтой

  Воде канала?

«Приснилася мне женщина…»

Приснилася мне женщина,

Бредущая по улицам

В тумане и во мгле,

Увядшей и поруганной

Красою ненавистная

И небу, и земле.

Походкою неровною

По влажным плитам каменным

Она без цели шла

С опущенными взорами,

И юбка грязью уличной

Забрызгана была.

Её лицо поблёклое

Будило вожделение

Презренное во мне,

И скорбь, и сожаление

Убиты были похотью,

Рождённою в вине.

«Я приготовился принять гостей…»

Я приготовился принять гостей,

   Украсил я свою келейку,

И вышел к воротам, и сел там на скамейку,

С дороги не свожу внимательных очей,

И жду, – а путь лежит печальный и пустынный,

Бубенчик не гудет, колёса не гремят,

Лишь вихри пыльные порою закружат, –

И снова путь лежит, докучливый и длинный.

«Зыблется от ветра…»

Зыблется от ветра

Тонкая берёза.

На сердце маячит

Ласковая грёза.

Зайчики играют

В речке против солнца.

Сердце, в мир широкий

Распахни оконце!

«Огни в печи колеблются…»

Огни в печи колеблются, –

Не грезится ль огням

Прекрасное, далёкое,

Родное небесам?

Зажглися в тучах молнии, –

Не грезятся ли им

Таинственные прелести,

Доступные святым?

Листва берёзы дрогнула, –

Не грезится ли ей

Раздолье несказанное

Неведомых полей?

«Я сказал моей невесте…»

Я сказал моей невесте:

«Верь, что я до гроба твой».

Но она, нахмурив брови,

Покачала головой.

Я спросил мою невесту:

«Навсегда ли ты моя?»

И она сказала грустно:

«Я теперь и завтра я

Неужель одна и та же?

Может быть, мои мечты

Через день уже увянут,

Как недолгие цветы.

За себя сказать не смею, –

Обмануть тебя боюсь.

Я люблю тебя как радость,

Но навек не отдаюсь».

«Опалённые долгой кручиной…»

Опалённые долгой кручиной,

Улыбнуться не могут уста,

И напрасен напев соловьиный,

И весенних цветов красота.

Я печальные песни слагаю,

Безобразные раны тая,

И ответ безмятежному маю, –

Не улыбка, а грёза моя.

«Чем бы и как бы меня ни унизили…»

Чем бы и как бы меня ни унизили,

Что мне людские покоры и смех!

К странным и тайным утехам приблизили

Сердце моё наслажденье и грех.

Пусть пред моею убогою хижиной

Сильных и гордых проходят пути, –

Счастлив я, бедный и миром униженный,

Некуда мне мою радость нести.

«Великой мукой крестной…»

Великой мукой крестной

Томился Царь Небесный,

Струилась кровь из ран,

И на Христовы очи,

Предвестник смертной ночи,

Всходил густой туман.

Архистратиг великий,

Незрим толпою дикой,

Предстал Царю царей,

И ужасом томимы

Слетелись серафимы

С мечами из огней.

«Христос, довольно муки, –

На ангельские руки

Уйди от смертной тьмы,

Скажи, чтобы с мечами

И с грозными очами

Толпе предстали мы,

Чтоб творческая сила

Пленила, устрашила,

Блуждающих во мгле,

И царство благодати

Трудами нашей рати

Воздвиглось на земле».

Сказал ему Спаситель:

«Не ты судеб решитель,

Напрасно ты спешил.

Насилия не надо, –

Любовь и в безднах ада

Сильней небесных сил.

Одна неправда – тленна.

Бессмертна, неизменна,

Как истина, любовь.

Пред ней трепещет злоба, –