Том 4. Жемчужные светила. Очарования земли - [4]

  Жажда бурных наслаждений

  Зажигает в сердце кровь,

  Но отраву вожделений

  Гасит кроткая любовь.

«Над рекою гудит непогода…»

Над рекою гудит непогода,

Бьёт пороги волной разъярённой.

Плещут волны на борт парохода

И поют ему плач похоронный.

Я в каюте угарной и тесной.

Позади меня тени роятся,

Предо мною, в дали неизвестной,

За туманами тучи клубятся.

Неотмщённой обиды отрава

Золотые надежды багровит,

И ползучая злоба лукаво

Неминучую смерть славословит:

«Чем ты горше страдаешь, тем слаще

Будет сон твой в безгрёзной могиле.

Тем отраднее отдых, чем чаще

Испытания грозные были».

Ирина

Помнишь ты, Ирина, осень

В дальнем, бедном городке?

Было пасмурно, как будто

Небо хмурилось в тоске.

Дождик мелкий и упорный

Словно сетью заволок

Весь в грязи, в глубоких лужах

Потонувший городок.

И тяжёлым коромыслом

Надавив себе плечо,

Ты с реки тащила воду;

Щёки рдели горячо…

Был наш дом угрюм и тесен,

Крыша старая текла,

Пол качался под ногами,

Из разбитого стекла

Веял холод; гнулось набок

Полусгнившее крыльцо…

Хоть бы раз слова упрёка,

Ты мне бросила в лицо!

Хоть бы раз в слезах обильных

Излила невольно ты

Накопившуюся горечь

Беспощадной нищеты!

Я бы вытерпел упрёки,

И смолчал бы пред тобой

Я, безумец горделивый,

Не поладивший с судьбой,

Так настойчиво хранивший

Обманувшие мечты

И тебя с собой увлёкший

Для страданий нищеты.

Опускался вечер тёмный

Нас измучившего дня, –

Ты мне кротко улыбалась,

Утешала ты меня.

Говорила ты: «Что бедность!

Лишь была б душа сильна,

Лишь была бы жаждой счастья

Воля жить сохранена».

И опять, силен тобою,

Смело я глядел вперёд,

В тьму зловещих испытаний,

Угрожающих невзгод.

И теперь над нами ясно

Вечереют небеса.

Это ты, моя Ирина,

Сотворила чудеса.

«После жизни недужной и тщетной…»

После жизни недужной и тщетной,

После странных и лживых томлений,

Мы забудемся сном без видений,

Мы потонем во тьме безответной,

И пускай на земле, на печальном просторе

Льются слёзы людские, бушует ненастье:

Не найдет нас ни бледное, цепкое горе,

Ни шумливо-несносное счастье.

«Чем свежее становилось…»

Чем свежее становилось,

Чем длинней ложилась тень,

Тем настойчивей просилась

В сердце вкрадчивая лень,

Надоевшую работу

Не давала мне кончать,

И постылую заботу

Порывалась отогнать.

Так любимая супруга

К трудолюбцу подойдёт.

И смеётся, и зовёт,

И торопит час досуга.

«Сердцем овладевшая злоба застарелая…»

Сердцем овладевшая злоба застарелая

Шепчет речи знойные, горько-справедливые,

И скликает в бешенстве воля моя смелая

Замыслы безумные, грёзы горделивые.

А над вьюгой замыслов, над огнём восстания

Реет тень зловещая, облачко летучее.

Что-то непонятное за дверьми сознания

Чутко притаилося, – лихо неминучее.

Знаю: гость непрошеный с холодом презрения

Глянет неожиданно в душу многодумную,

И погасит хохотом веру неразумную,

И погубит замыслы сладостного мщения.

«Ночные грезы их пленили…»

Ночные грезы их пленили,

Суля им радостные дни, –

Они друг друга полюбили,

И были счастливы они.

То было молодостью ранней,

Когда весна благоуханней,

Когда звончее плеск ручья,

Когда мечтанья вдохновенней,

И жарче жажда бытия

И жажда радости весенней…

Восторги, грёзы без числа, –

Забава жизни то была.

То жизнь смеялась, рассыпая

На их пути свои цветы

И тихо веющего мая

Лобзанья, чары и мечты.

Она любовью их манила,

А после горем наделила.

В мае

  Майские песни!

  Ясные звуки!

Страсть их слагала, поёт их весна.

  Радость, воскресни!

  Злоба и муки –

Призраки страшные зимнего сна.

  Злые виденья

  Раненой жизни,

Спите до срока в мятежной груди!

  Ключ вдохновенья,

  На душу брызни,

Чувства заснувшие вновь разбуди!

«Счастливые годы…»

Счастливые годы

Промчались давно, –

Суровой невзгоды

Окрепло вино,

Из чаши злорадно

Струится оно,

Как смерть беспощадно,

Как радость красно.

Кипящую чадно

Отравы струю

Безумно и жадно,

Как счастье, я пью,

Надежды прекрасной

Давно не таю,

Пред смертью ужасной

Слезы не пролью.

«Я слагал эти мерные звуки…»

Я слагал эти мерные звуки,

Чтобы голод души заглушить,

Чтоб сердечные вечные муки,

В серебристых струях утопить,

Чтоб звучал, как напев соловьиный,

Твой чарующий голос, мечта,

Чтоб, спалённые долгой кручиной,

Улыбнулись хоть песней уста.

«Как высокая, тонкая арка…»

Как высокая, тонкая арка,

Семицветная радуга ярко

Над омытой землёю висит.

Многодумное сердце трепещет,

И тревожными песнями плещет,

И неведомой грустью горит.

Обещанье старинное снова

С умилением встретить готова

Изнурённая жизнью душа.

Побледнеют небесные краски, –

И она обманувшие сказки

Позабудет, к печали спеша.

Растворяется радуга, – снова

Бесконечная даль голубого,

Бесконечной тоски пустота.

Снова злобою сердце трепещет,

Снова тёмными песнями плещет,

Снова ужасом жизнь повита.

У кузнеца

Легенда

В двери кузницы Мария

Постучалась вечерком:

«Дай, кузнец, приют мне на ночь:

Спит мой сын, далёк мой дом».

Отворил кузнец ей двери.

Матерь Божия сидит,

Кормит сына и на пламя

Горна мрачного глядит.

Реют искры, ходит молот.

Дышит мастер тяжело.

Часто дланью загрубелой

Отирает он чело.

Рядом девочка-подросток

Приютилась у огня,

Грустно бледную головку

На безрукий стан склоня.

Говорит кузнец: «Вот дочка

Родилась калекой. Что ж,

Мать в могиле, дочь со мною,

Хоть и горько, да куёшь». –

«Разве так трудна работа?» –

«Не трудна, да тяжела.

Невелик мой ков для блага,