Том 4. В дни поражений и побед. Дневники - [29]
– Караул стрельбу поднял.
– Мы тоже стреляли, как бегли. Возле бугра отделенный заложил обойму, хотел еще стрелять, упал и говорит: «Не бросайте меня, ребята, плохо мне будет».
– Мы и понесли.
– Крови много вышло.
– Так покуда был в памяти, все до красных просил донести…
Долго еще говорили комиссар и Сергей с перебежчиками. Узнали много интересного.
– Боятся еще казаки теперь Буденного. Говорят, каторжник выпущенный, насажал свою братию на коней и орудует.
– Ээ! – усмехнулся Сергей. – Как же им не стыдно от каторжников бегать!
Перед уходом комиссар сказал, что с завтрашнего дня все прибывшие зачисляются в полк.
– Перекрасили, значит, без краски.
– Ничего! – говорил, уходя, Сергей. – Ничего, товарищи, по белому красным мазать легко, а вот наоборот – уже трудно.
Картошка была такая рассыпчатая, поджаренные шкварки сала так вкусно похрустывали на зубах, что товарищи ели и похваливали. А хозяйка, расчувствовавшись, доставала из печки крынку горячего молока.
– Ты нас, бабка, совсем закормишь – пожалуй, не подымешься.
– Ешьте, ешьте, детки! – говорила та. – Когда есть, то и дать не жалко; а вот когда уж нет, так и нету. Было как-то у меня раз. Отступали ваши от белых. Забежал ко мне в хату солдатик и спрашивает: «Бабушка, нет ли чего поесть?» А у меня ничегошеньки, только перед ним другие пообъели. «Нету, говорю, сынок, ничего». – «И хлеба нету?» – «И хлеба нету». – «Дай, говорит, хоть напиться». Напился и пошел. И только-то он ушел, села на лавку и реву; а чего, дура, реву, сама не знаю.
– Я думаю, так в Совнаркоме не каждый день едят! – проговорил, вставая, Владимир. – Это называется – закусили. С недельку бы тут постоять.
– Завтра выступаем, комиссар говорил. Да теперь недалеко до Харькова. Верст пятьдесят.
– Там, говорят, ресторанов много, с музыкой. Послушаем, значит, – сказал Николай потягиваясь.
– Своей сколько хочешь! – усмехнулся Владимир. – Завтра опять начнется.
Глава 7
Заняли Харьков красные 11 декабря. С трех сторон был обойден город – с юга, с запада и с востока, и только по одной неперехваченной дороге, на Изюм и Попасную, неслись один за другим эшелоны с отступающими и беженцами.
Бой был уже окончен, и в окраины вливались передовые части красных, продвигаясь глубже и глубже.
На одной из улиц Сергей со своими ребятами встретился с кучкой запоздавших белых. Остановившись, красноармейцы открыли огонь. Улица была прямая, ворота домов крепко заперты, и те бежали как сумасшедшие, пока, растеряв половину убитыми, не завернули за угол.
– Попало стервецам, – говорил Ледашкин, вытряхивая кого-то из шинели.
– Куда сымаешь? – крикнул ему кто-то на бегу. – Она вся в крови.
– А мне все одно. Была бы теплая! – И, накинув шинель на плечи, Ледашкин бросился догонять остальных.
Недалеко за углом Сергей наткнулся на стоящих 10–12 вооруженных рабочих и возле них убитого. Заметив подбегающих, рабочие бросились было к калиткам.
– Куда вы, черти? Свои! – крикнул один. Рабочие дружно засмеялись.
– Здравствуйте, товарищи!
– Кого это вы угостили? – спросил кто-то, указывая на убитого.
– Офицер, сукин сын.
– Сумка у него с картами.
– Дай сюда, – сказал Сергей. – Пригодится. Он повесил сумку на пояс.
– Айда дальше! Эй, не расходиться там!
В третий раз Харьков стал красным.
В сумке убитого офицера Сергей нашел хорошие карты и полевую книжку. Когда он передавал ее Владимиру, из нее выпал небольшой голубой конверт. Его подняли, он был распечатан, и на нем был адрес: «Новороссийск. Серебряковская ул., дом Пшеничникова. Г-же Ольге Павловне Красовской».
– Интересно, – сказал Сергей. – Почитаем.
– Читай вслух.
– Мелко написано, сразу видно, что баба. Крепкими духами пахнуло от исписанных листочков. Сергей подкрутил лампу и начал читать.
– «…Наконец-то пользуюсь случаем, чтобы послать письмо, которое дойдет уже наверное…»
– Как раз угадала.
– Ладно, не перебивай.
– «Я посылала по почте несколько раз, но думаю, что не доходило, потому что ответа нет до сих пор. Совсем недавно, две-три недели назад, я была совершенно уверена в том, что увижу всех вас скоро! Об этом мы условились с Жоржем. И Павел Григорьевич обещал ему один из классных вагонов из их интендантских, предоставленных для каких-то комиссий или ревизий. Оставалось только подождать, когда вагон вернется с его женой из Киева. Но разве можно быть в чем-нибудь уверенным в наше время! И вот обстановка сложилась так, что о поездке и думать не приходится. Опять наши отступают, большевики заняли уже Белгород и надвигаются ближе и ближе. Боже мой, какая мука! Опять приходится волноваться, переживать все ужасы сначала. Счастливцы вы! Вам не приходилось и не приходится испытать ничего подобного…»
– Ну, уж это положим, – проговорил, закуривая, Владимир. – Доберемся когда-нибудь и до вас.
– «Ну, об этом пока довольно. Стратег я плохой, а Жорж говорит, что дальше Белгорода их все равно не пустят. Живем мы ничего. Зарабатывает Жорж на службе прилично; кроме того, у него какие-то там дела с поставками. Какие – не знаю. Я не вмешиваюсь.
Вчера видела Лиду. Ты себе представить не можешь, какое у нее горе. Ее мужа убили. Он ехал из Курска в Харьков, какие-то бандиты остановили поезд и всех, занимающих более или менее видные посты по службе, тут же расстреляли. Она убита горем. По этому делу было следствие, посылали отряд на место. Он что-то там сжег, но, конечно, легче ей от этого не стало.
