Том 4. Солнце ездит на оленях - [10]

В Лапландии много таких гостеприимных избушек, построенных охотниками и рыбаками на общую пользу.

Хорошо отоспавшийся за дорогу, солдат занялся хозяйством: затопил камелек, с котелком и чайником сходил к ручью за водой, затем повесил их над огнем, в одном завел кашу, в другом — чай.

А Колян распряг оленей и, не дожидаясь ни каши, ни чая, завалился спать прямо на голый пол. Он не спал уже больше суток. Рядом с ним, свернувшись кренделем, улеглась истомленная лайка Черная Кисточка. Колян попросил солдата разбудить его, как только начнет светлеть небо:

— Надо поймать день.

Хотя день вместе с утром и вечером в ту зимнюю пору не больше трех часов, но поймать его важно: днем можно ехать в два раза быстрей, чем ночью.

Солдат разбудил Коляна точно в заказанное время. У него был готов завтрак; овсяная каша и смоляно-темный кирпичный чай. Позавтракали. Колян ушел ловить и запрягать оленей, солдат — к ручью мыть посуду, потом занялся сборами.

Избушку оставили, как полагалось по неписаному закону тайги и тундры: камелек потушили и снова повесили над ним пустые котелок и чайник, вместо сожженных дров нарубили столько же новых. К сухарям, которые не тронули, Колян добавил пресную лапландскую лепешку.

Отдохнувшие и подкормившиеся олени выкладывали всю свою резвость и к полудню выбежали на самое большое озеро Лапландии — Имандру.

Вдоль берега, совсем близко от озера, тянулся строительный участок. Новые, желтенькие, еще не успевшие почернеть сосновые домики, приземистые бараки, груды свежих бревен, досок. Длинная, не видно ни начала, ни конца, земляная насыпь. Возле нее и на ней, как мухи на неоглоданной кости, — люди с лопатами и ломами, запряженные в сани лошади и олени. Копают, подвозят, переваливают, уплотняют землю. Чуть в стороне от насыпи плотники обделывают бревна, строят новые дома. Снег кругом растоптан в сыпучую крупу и черен, почти как земля.

Упряжка Коляна осторожно, шажком пробиралась по строительной площадке. Солдат подсказывал: «Вправо, влево, прямо».

Ехали навстречу солнцу, которое лишь в третий раз всходило над Лапландией после двухмесячной полярной ночи. Колян так загляделся на него, что позабыл, где он, и остановил оленей посреди суматошной рабочей дороги.

— Эй, чего встал? Вороти, убирай своих рогатых дьяволов! — закричали вокруг него.

Захваченный красотой и радостью солнечного восхода, парень не догадывался, что остановил все уличное движение.

— Трогай! — крикнул ему Спиридон.

— Дай немножко поглядеть на солнце, — попросил Колян. — Оно скоро упадет.

— Ты гляди, что кругом деется. — Солдат выхватил у Коляна хорей, ударил по оленям.

Они рванулись, понесли как попало, сильней увеличивая толчею и суматоху. У кого-то что-то поломали, оборвали, но в конце концов добрались до конторы строительного участка.

А солнце только чуть-чуть поднялось над землей и сразу же начало падать. Упало за гору. Но золотисто-огненные крылья его еще долго закрывали и все небо и всю землю.

4

— Пойдем, — сказал Коляну солдат.

А парнишка заупрямился:

— Никуда не пойду. Я — домой, — и ухватился за вожжу, чтобы повернуть оленей.

Тогда Спиридон отнял у него вожжу, самого схватил за воротник малицы и поволок в контору, вроде мешка. Колян упирался, вертел головой, хотел достать ухватившую его руку зубами. Он догадывался, что для него наступил самый опасный момент: если его затащат в контору, ему не вырваться домой, быть может никогда. За последнее время слово «контора» стало широко известно по Лапландии и считалось таким же страшным, как война, тюрьма, смерть.

Но что может поделать мышь против кошки? Ничего. Так и Колян: сколь ни артачился, а в контору попал. Там он сразу притих от удивления. Он-то думал, что за новенькими стенами из смолистых, вкусно пахнущих сосновых бревен таится что-нибудь страшное. Но увидел большую избу с такими же новыми стенами, какие были снаружи, с чистым деревянным полом, с большими окнами.

По всей избе стояли деревянные высокие русские столы, перед ними на высоких стульях сидели хорошо одетые люди. Кто перебирал бумажки, кто писал. Делалось все тихо, смирно. Перед каждым на столе была потушенная керосиновая лампа. Контору заливал золотисто-багряный, вроде осенних листьев, свет вечерней зари.

По потушенным лампам Колян догадался, что люди собрались не за тем, чтобы помучить его, а ради какого-то постоянного дела; пока светло — они работают без ламп, когда стемнеет — зажгут лампы.

Спиридон подвел Коляна к усатому человеку в тюленьей куртке — начальнику отдела по мобилизации рабочей силы — и доложил, козырнув по-солдатски:

— Вот пригнал одного лопаря.

— Откуда? — Начальник повернул от бумаг к Коляну свое недовольное чем-то лицо. — Сколько же ему лет? Эй, парень, много ли тебе годов?

— Пятнадцать зим.

— Врешь, прибавляешь! — Начальник встал, перегнулся через стол, оглядел Коляна с головы до ног; парнишка показался ему лет десяти — двенадцати. — А впрочем, все лопари небольшого росточка. — Он фыркнул в свои усы. — Ну, какой же он работник! Куда его?

— Гонять оленей. У него есть упряжка в три головы, — подсказал Спиридон. — Олени во дворе.

— Тогда — другой разговор. — И начальник приказал оформить.