К молодежному движению примыкали и другие социальные группы. Идеологию левоэкстремистского движения 1960-х гг. во многом определили концепции немецко-американского философа и культуролога Герберта Маркузе (1898–1979). Он ввел понятие «одномерного человека», порождаемого тотальной системой, лишенной всех прежних нравственных ценностей, ориентированной на технологический прогресс как главную ценность и находящейся в ситуации, которую Ницше охарактеризовал как «Бог мертв»; «одномерное общество» порождает «одномерного человека», полностью зависимого от государства, которое манипулирует его сознанием через механизм потребностей, прессу, радио, телевидение, рекламу, моду. Убежденный в том, что протест – свойство природы человека, Маркузе был сторонником «тотальной революции». В бесконечном протесте он, радикально пересматривая Маркса, видел разгадку природы и назначения человека, источник радости и полноты его бытия. Он полагал, что в новых условиях революционная инициатива переходит от рабочего класса, интегрированного в социальное целое, к радикальным слоям студенчества и гуманитарной интеллигенции, а также к «аутсайдерам» (преследуемым национальным меньшинствам, к безработным и люмпенам).
Смещенное представление о социальных закономерностях подталкивало демократически настроенную интеллигенцию к лево-радикализму, питаемому троцкизмом, маркузеанством, маоизмом. Йолагая, что национально-освободительные движения в странах «третьего мира» могут преподать уроки обуржуазившемуся Западу, леворадикалы мифологизировано воспринимали партизанское движение в Латинской Америке, революцию на Кубе. Че Гевара (см. коммент. к с. 732) стал их кумиром.
Истоки их интереса к «внеевропейскому» опыту следует искать не только в политике, но и в философии, осознавшей кризис общеевропейских духовных ценностей. В 1960-е гг. выходят десятки книг, сотни статей о Китае. Опыт китайской «культурной революции» кажется левым радикалам универсальным. Эту точку зрения наиболее энергично пропагандировала французская группа «Тель Кель», возникшая поначалу как объединение левых литераторов, а затем превратившаяся в левацко-маоистскую группировку, подчинившую политическим проблемам все остальные. Она продемонстрировала поразительную способность интеллектуальной элиты доводить левацкие увлечения до крайности. Движение «левых» в 1960-е гг., «студенческая революция» – последний всплеск «левого утопизма», исчерпавший себя в 1973–1974 гг.
«Мятежные 60-е» завершились в 1968 г. – «майским взрывом» – «студенческой революцией» в Париже и других университетских городах Франции, перекинувшейся и в соседние страны. Студенты выставили требования политического характера. В парижском Латинском квартале и других местах появились баррикады, которые силам порядка пришлось брать штурмом. Таким образом обнажился острый государственный кризис.
Вполне возможно, что Газданов, любивший «игру» с историческими прототипами (как, например, в рассказе «Вечерний спутник», 1939, где обыграно некоторое сходство персонажа с Жоржем Клемансо, премьер-министром Франции в 1906–1909, 1917–1920), создавая в «Перевороте» образ президента, думал о генерале де Голле, президенте Франции (1958–1969) (герое, лидере французского Сопротивления во время Второй мировой войны), вернувшем Франции статус великой европейской страны, что было особенно существенно для нее (и крайне существенно для Газданова, судя по рассказу <Дядя Лёша>) после «позорного падения» во время войны.
Очевидно, что события 1960-х гг. произвели шоковое впечатление на писателя, уже однажды, в начале XX в. наблюдавшего «переворот» и его трагические последствия. В романе ощущается отчаяние человека, вновь, уже во второй половине века, свидетеля бессилия государства – полиции, администрации, неспособных остановить «бунт, бессмысленный и беспощадный». Газданов изобразил «утопию по Маркузе» как развал, хаос, выявив «механизм» ее реализации: от «подстрекательской» деятельности левых интеллектуалов до использования «революции» криминальными элементами, что он особенно акцентирует в своем романе.
Каким видится ему выход из этой тяжелой ситуации? У писателя будто срабатывает «генетическая память». Как «спаситель» появляется «человек в кепке»; «кепка» здесь – атрибут демократической принадлежности; кроме того, в российском фольклоре «человек в кепке» – это Владимир Ильич Ленин, почти во всей его «иконографии», особенно при встречах с народом, изображаемый в кепке. Более двадцати раз в романе герой назван не по имени (Роберт Вильямс), а именно «человеком в кепке», как бы провоцируя читателя на ассоциацию с «великим заговорщиком», перевернувшим Россию.
Его программа наведения порядка в стране: «…невежественных и нечестных людей мы заменим людьми компетентными и порядочными…» – перекликается с последовательными и постоянными «рассуждениями» В. И. Ленина в его сочинениях о роли сначала партийных, потом советских кадров в революции и создании нового государства; невольно вспоминается и знаменитое высказывание И. В. Сталина в мае 1935 г. на выпуске академии Красной армии – «кадры решают все».
