Том 4. Осада Бостона; Лоцман - [17]

— Неужто вам в ваших скитаниях довелось испытать неволю в более тяжкой форме, чем та, которую вы называете нарушением прав личности?

— Довелось ли мне испытать неволю? — сказал незнакомец с горькой улыбкой. — О да! И такую неволю, на которую никто не смеет обрекать человека: меня лишили права действовать и желать. Дни, месяцы и даже годы другие бездушно определяли нужды мои и потребности, выдавая мне скудное пропитание будто милость, и определяли меру моих страданий, словно лучше меня самого могли судить о том, что мне нужно, а что нет.

— Должно быть, вы находились во власти каких-то варваров-язычников, если вам приходилось терпеть такой ужасающий гнет!

— Ах, мой юный друг, благодарю вас за эти слова! Да, это воистину были варвары-язычники! Язычники, ибо они нарушили заповеди нашего спасителя, и варвары, ибо с тем, кто, подобно им, был наделен душой и рассудком, обращались они, как с диким зверем.

— Почему же вы не пришли в Бостон, Ральф, и не рассказали все это в Фанел-Холле? — воскликнул Джэб. — То-то бы поднялся шум!

— Да, дитя мое, не раз в мечтах моих переносился я в Бостон, и мой призыв к согражданам заставил бы задрожать стены Фанел-Холла, если бы он мог прозвучать там. Но мечты мои были бесплодны, в руках варваров находилась власть, и эти исчадия сатаны, вернее, жалкие эти людишки безнаказанно злоупотребляли ею.

Лайонел, тронутый словами старика, хотел было выразить ему свое сочувствие, но вдруг услышал, как с противоположного склона холма кто-то громко окликает его но имени. В тот же миг старик поднялся со своего сиденья у подножия маяка и начал с необычайной поспешностью спускаться с холма. Джэб последовал за ним, и оба исчезли в густом тумане, еще висевшем над долиной.

— Ну и ну, Лео! Ты, я вижу, не только лев, но и быстроногий олень! — восклицал, взбираясь по крутому склону, тот, кто нарушил их беседу. — Что это подняло тебя в такую рань и привело сюда в такой туман? Уф! Да это просто скачка с препятствиями! Однако, Лео, дружище, я очень рад тебя видеть… Мы слышали, что ты должен был прибыть на первом корабле, а утром, возвращаясь с плаца, я повстречал двух конюхов в знакомых ливреях, и каждый вел под уздцы отменного строевого коня… Черт побери, один из них как раз пригодился бы мне сейчас, чтобы одолеть этот проклятый холм… Уф! Уф! Уф!.. Я узнал эти ливреи с первого взгляда, ну а с конями еще надеюсь поближе познакомиться впоследствии. «Послушай, — спрашиваю я одного из прохвостов в ливрее, — кто твой хозяин?» — «Майор Линкольн из Равенсклифа, сударь», — отвечает тот, и поверишь, когда мы с тобой говорим «его величество король», даже тогда это звучит не столь заносчиво. Вот что значит служить у человека с десятью тысячами годового дохода! А если бы моему дураку задали такой вопрос, так эта трусливая собака ответила бы только: «Капитан Полуорт из сорок седьмого пехотного», и спрашивающий, будь то даже какая-нибудь любопытная девица, которую покорил мой мундир, остался бы в полном неведении, что на свете есть такое поместье, как Полуорт.

Во время этих многословных излияний, перемежавшихся безуспешными попытками перевести дух, Лайонел сделал несколько столь же безуспешных попыток выразить свою радость от встречи с приятелем и наконец ограничился тем, что сердечно пожал ему руку. И лишь когда у капитана Полуорта совсем перехватило дыхание (что бывало с ним нередко), Лайонел получил возможность вставить слово:

— Вот уж где никак не думал встретить тебя, так это на этом холме, — сказал он. — Я был убежден, что ты не поднимешься с постели часов до девяти, а то и до десяти, и собирался к этому времени разузнать, где ты квартируешь, чтобы проведать тебя, прежде чем явиться к главнокомандующему.

— Этим удовольствием ты обязан его превосходительству высокородному Томасу Геджу, вице-адмиралу, губернатору и командующему войсками всей провинции Массачусетс, как именует он себя в своих воззваниях, хотя, между нами говоря, Лео, власти у него над этой колонией не больше, чем над твоими скакунами — ну и красавцы же они!

— Но почему именно ему я обязан нашей встречей?

— Почему? Оглянись вокруг и скажи мне, что ты видишь: туман, один туман… впрочем, нет, вон там я вижу какой-то шпиль, а вон там — море и над ним опять туман, а вот тут, под нами, — трубы дома Хенкока, над которыми вьется дым, словно их мятежный хозяин сидит дома и готовит себе пищу! Но, в общем-то, куда ни глянь — всюду туман, а у нас, эпикурейцев, врожденное отвращение к туманам. Так что, как видишь, сама природа восстает против того, чтобы человек, который так устает за день, как твой покорный слуга, таская повсюду на ногах свою особу, не нарушал слишком грубо свой утренний сон. Но высокородный сэр Томас, вице-адмирал, губернатор и прочее, и прочее, приказал вставать на заре всем — как солдатам, так и офицерам!

— Но, право же, мне кажется, это не такое уж тяжкое испытание для солдата, — возразил Лайонел. — И больше того: я вижу, что оно явно пошло тебе на пользу! Послушай, Полуорт, я, признаться, удивлен! Ведь на тебе мундир офицера легкой пехоты?

— Конечно! А что здесь такого удивительного? — с самым серьезным лицом возразил тот. — Почему у тебя такой вид, словно ты, того и гляди, лопнешь, стараясь удержаться от смеха? Может, я не гожусь для этого мундира или этот мундир не украшает меня? Ну, смейся, смейся, Лео. Я уже привык к этому за последние дни, но все-таки что тут такого поразительного, в конце-то концов, если Питер Полуорт командует ротой легкой пехоты? Ведь мой рост пять футов шесть и одна восьмая дюйма — как раз то, что надо.