Том 4. Маски - [24]

— вся, —

— вся, —

— проклопеет!

* * *

Последняя ставка, — да это же царская Ставка: хлоп! С нею история, как от пинка ноги — хлоп!

Капитан, не герой, — задрожал: как рыдван опрокинутый, перегрохотнуло громадное тело России —

— за Минском, за Пинском!

* * *

Пыхтя, —

— передергиваясь, —

— крепким деревом кракая, фыркая дымом, землей, — над окопом покачивалась тупоносая танка; бетон, как стекло, разбиваясь на дрызги дивизий, дрежжал, режа воздух над черным перением шлемов железных!

Как тощая стая собак, хвост поджавших, вдали, — пулеметы оттявкали; воздух высвистывал тихою пулею; не то — зефиры, не то — визг разбитых дивизий…

* * *

Пан Ян, не герой, успокойтесь же: это — за окнами, в окна, —

— бряцало, бабацало, цокало, кокало!

Конница!

Кока, корнет, перед нею прококал конем гнедо-розовым: из ночи в ночь.

Молкнет все

Молкнет речь; молкнет Русь: молкнет ночь — в шелестениях поля несжатого…

Точно последняя ставка, там поезд, из морока черного ясными окнами мокрых вагонов сверкнув, в черный морок летел, к царской Ставке — за ставку: туда, где блистали, трясясь световыми лучами, прожекторы, пересекаясь, взлетев и пав ниц, чтобы вылизать светом полоску травинок: —

— рр —

— ррырр —

— рр —

— приятно порывкивая, морок ухал: орудие дальнее; и уже ближе, взблеснувши, рванулося все, что ни есть, молниеносно ударивши в ухо, как палкою: тяжелобойное! Перст световой показал на поля; поле — затарарыкало, плюнув свинцом: пулеметы!

Сквозь них, как раздеры материи шелковой — ppp — оры — роты — из проволочных заграждений.

И — «бац»: отблистало; и — «бац»; все — затихло: нет роты; а в том самом месте, — те же оры и дёры: туда прошел полк.

* * *

Из купе (первый класс) — треск отрывистых фраз:

— Рузский.

— Штюрмер.

— Тох-тох, — грохотало: и ясные окна летели из моро-ков.

— Списочек.

— Жак Вошенвайс… Неразборчиво что-то… Цецерко… Цецерко…

— «Кинталь?»

— Немцы… Тоже — профессор Коробкин.

— Тох! —

— Окна вагонные, врезавши мрак улепетывали: мост!

— Лейпцигская ориентация: перепродажа открытия с ведома изобретателя, или… без ведома.

— Выяснить.

— Изобретатель — больной.

— Если не симуляция.

— А экспертиза?

— Рассказывайте: все возможно… Всего вероятней: Цецерко-Пукиерко, выкрав открытие, скрылся, когда слух в союзную прессу прошел.

«Цац-дза-зац» —

— буфера переталкивались: остановка, огни; из них — ветер выплескивал, — песенкой:

Наш солдатик, — шагом марш!

До Карпат: от Торчина…

Шел, а рожа — скорчена.

И — опять же: «шагом марш» —

От Карпат: до Торчина.

Защищали царский трон

Мы, а наши олухи —

Раздавали в эскадрон

Вместо пушек и патрон

Палки да… подсолнухи.

Брудер, брудер, — вас ист дас?

Как залопалися враз

Бомбы красным отброском:

Продавали оптом нас

Под Ново-Георгьевском.

«Тох» — и —

— ясными окнами темных

и мокрых вагонов —

— сверкнув, —

— в черный морок экспресс несся дальше: из черного морока: из царской Ставки — в Москву!

Рожа скорчена

Третий, четвертый класс!

Все — солдатня; лом тел в стены: ни взлезешь, ни вылезешь; кто-то порты менял; тихий мужик из Смоленска сидел с перевязанною бородою и с клеткой, поставленной в ноги; достав конопляное семя, украдкой щегла кормил с кряхтом.

— Толичество…

— Что?

— Да калек.

— Надо прямо сказать, что избой — мировой!

Но брань сдавливалась, поднимаясь от брюха поджатого иком пустым.

— Поле упротопопили!

Поле телом посейчас,

Точно скатерть, стелено:

Порадела, знать, за нас

Вырубова-фрелина.

В тыле — воры; в тыле — срам;

Вороги да воргии…

Микалай Калаич нам

В рыло — крест Еоргия…

Удирали от фронтов

Роты наши втапоры.

Барабанили про то

Рапортами прапоры.

Кант серебряный и голубые рейтузы (корнет) и высокий худой офицер перетискивались меж шинелью из первого класса чрез третий; глядь — под сапогами лежит голова — носом, вмятым в подошву; на носе — каблук.

— Ездуневич, — задание ваше…

— Так точно!

— Собрать о бумагах: какие, где, сколько; составите списочек; обиняками — об этой Цецерке; вы служите штабу и русской общественности…

— Точно так!

— Не жандармам.

Щелк, дзан — перетиснулись через вагон: он — взорал

Тифами кусает вошь;

Земец рыщет по полю,

К горлу приставляет нож:

«Законстантинополю!»

От Мясницкой прямо в Яр —

Спрятаться под юбкою, —

Храбро лупит земгусар,

Клюкнув красной клюквою.

Смолкли.

Рассвет: под бережистой речкой, — костер; выше — травы ходили, гоня от фронтов свои дымы как полк за полком, на Москву — в безысходном позорище, а не в России, которая выплакала на юрах безысходное горе в бездомное поле.

Протез было мало

Москва, —

— желтизна, оборжавившая за военные годы предметы, —

, — в окне, как в налете; тела, вскрики, ящики; перли; корнет Ездуневич, сщемленный шинелями, перепирал локотню; погон розовый, ражая рожа, наверное, правора, дергала: в пёры и в дёры.

— Гого!

— На побывку!

Худой офицер с синевой под глазами — высматривал.

— Штабс-капитан Сослепецкий?

— Так точно!

— Из Ставки?

— Так точно!

— Позвольте представиться: я — капитан Пшевжепанский.

И он подал руку.

— Вас ждет генерал-лейтенант Булдуков.

Пшевжепанский, блестя эксельбантом и цокая шпорой, вприпрыжку бежал кенгуровой походкою; красненький, с присморком, носик, и ротик, готовый всегда смехотнуть.

Сослепецкий за ним:

— Как с поездкой Друа-Домардэна на фронт?