Том 4. Маски - [118]

— Изволь, Никанор, — оскорбительные выраженья убрать!

— Он — больной! — Серафима на щетку полезла.

А он ей с оскалом страдальческим, жалуясь точно,

пузырь из плевы показал, —

— глаз, —

— метающий фейерверк!

Верить просил!

Она — руку под сердце: так будет, как было; за ухом ему протереть, потому что ум — дыбом; и — волосы: дыбом, седины, протертые одеколоном, по-прежнему лягут в колени ей:

— Путаюсь!

И — дикий отсвет улыбки явился в лице: свои руки

локтями сведя, вся сжимаясь, холодные пальцы затиснувши в пальцах, прижав подбородочек к ним, — подогнулась над щеткой, под щетку нырнула; и — стала с ним рядом; и — руку ему на плечо положила.

Малютку свою — оскорбил!

Она — села в ногах, зажимая ручонки в коленях, прислушивалась к его сапу; и бледную мордочку вздернув, она наблюдала за щеткой, как он, ей любуясь; чрез все улыбнулась ему; залилась как цветами миндальными, чуть розоватым, но странным, румянцем.

Как бы говорила ему:

— Со мной делай, что хочешь, коли — решено: суждено

Золотистые слезки закапали.

— Что?

Бородою, как облаком, нежно головку покрыл ей:

— Я — путаюсь!

Гладил, но выставил щетку, следя, чтобы брат, Никанор, — не… взять в корне!

А, брат, Никанор, ему спину подставивши, — плакал и стало им тихо.

* * *

Стоял, как солдат караульный, надув свои губы в кулак нос, —

— как тыква: —

— пропученный и перепученный!

Проволокли

Ставши желтым, Акакий, и ставши зеленым, Мардарий,

с глазами катавшимися, бледно-белыми —

— поволокли на них —

— Тителева!

Он, едва выбиваясь повесившейся головой, с разъерошенною бородой, являл странное зрелище; рот закосился, когда, завалясь к паутинникам, еле мотнул:

— Туда, ну-те!

Грудь дергалась:

— Что с ним? — малютка: к Мардарию.

Стиснувши щетку, профессор присел и тревожно вкатился в глаза: изнемогшего.

— Ты, брат, что — а?

Но больной, помотал головой…, и — к Акакию:

— Ну-те, — туда!

И Акакием вшлепнутый в кресло, глаза закрыл он.

А Мардарий, сцепясь с Никанором, рукою — ко рту:

Орьентировали о Мандро… Надо это, — на дверь, — поскорее, того, потому что машина явилась.

Профессор же щетку свою на плечо — под Мардария и Никанора:

— Что-с? Что-с?

— Да за вашим «мусью» прикатила машина; какая-то виза!

Растерянно:

— Если являются к нам, откровенно, то нам, — мне, Терентию Титовичу, — улепетывать надо!

К профессору:

— Вы нам на шею его привели; вы и выпроводите!

— Так-эдак, — Иван, брат!

— Да-с! Сейчас!

И приставившись ухом, под дверь, — тук-тук-тук!

— В корне, — вас: вызывают; пожалуйте-с!

Дверь распахнулась: сутулое туловище выходило; профессор — ему:

— В корне взять!

Но поправили:

— Виза.

Малютка следила, чтобы Никанор, увидавши Мандро, вновь не выкинул штуки; она кочергу забрала; Никанор все внимание сосредоточил на брате, Иване: так чч-то — рецидив!

Брат, Иван, повернул эфиопскую морду к Мандро; будто даже не он приволок его, бросив свой палец в переднюю:

— Выход — вот здесь.

И к Лизаше:

— Так все, говоря рационально, — по предначертанью.

Спиною ее защищал от Мандро, силясь увидеть глаза: они — сухо безумные!

— Эдакие — происшествия в круге возможностей, высших-с, — обычное дело!

Как кукла, моргала она.

— Уходите, — Мардарий к Мандро.

И Мандро, с пустотою в глазищах, с оскалом — в переднюю, даже не бросив прощального взгляда на дочь: уж ничто не касалось его; и — ничто не задерживало; путь — свободен и легок; казалось, — уходит, чтоб снова вернуться, и зная, что радость, — огромная, рвущая душу, — на крыльях его переносит: куда?

Провалился сквозь землю

Лизаша припомнила в руки профессора павши вчера обрела она ясность.

И — пала:

— Вы, он… трое нас?

— Да-с!

А Тителев, видно, — четвертый, из двери свой выкинул красный жилет; и пошел, опираясь на руку Мардария.

— Тира?

Пустыми глазами увидел: два глаза — в два глаза: железо — к магниту!

И квост скорпиона, морщина, просек его строгий базальтовый лоб; и она поняла, что стояние друг перед другом — последнее: больше они не увидятся

Круг!

И он — руку отдернул под бороду, в воздухе взвесилась

— Тира?

— За что?

Свои руки — по швам; пяткой топал в гостиную.

Топ закосив, как кинжалом, сквозь шерсткую бороду глаз себе в сердце всадил он, зажавши по швам два стальных кулака.

И ему Серафима, кидаясь к Лизаше, как бы защищая ее от удара. — грудным, низким голосом:

— Жестокосердный!

— Партиец: я!

Тителев, бросивши бороду, бросивши два острых локтя отгибом спины в потолок, захватился руками за голову точно отрезал себя от последнего в жизни, чтоб в первых рядах стать: ударился двумя локтями о стол.

Никанор подскочил: как пушинку, Лизашу понес; и за ним Серафима, чтоб в серых, как дым, перевивчатых кольцах на черное все положить; и — над ней убиваться.

Профессор услышал, — как ветер, поющий в горах; он не выронил слова; он щетку сжимал утомленно; он — правды хотел.

Уже Тителев, взяв себя в руки, стоял при пороге:

— Идите себе: этот дом очищают полиция сию минуту нагрянет; ее встретят бомбами… Шли бы…!

Мардарий, свалявши в гостиной ковер, на колено упал и рукой показал на то место, которое он обнажил.

Свою вытянув шею, а руки — по швам, став на то обнаженное место, глядел на профессора Тителев так простодушно и грустно:

— Была коротка наша встреча.