Том 4. М-р Маллинер и другие - [4]

— Тех, которым он придает цветущий вид.

— Йогурт придает болгарским крестьянам цветущий вид?

— Фиппс утверждает, что так. Билл Шэннон хохотнула.

— Фиппс! Не будь мои уста замкнуты печатью молчания, я бы тебе кое-что порассказала насчет Фиппса. Слышал про тихий омут?

— А что в нем?

— Черти водятся. Это сказано про Фиппса. Ну и фрукт! Ты, небось, видишь в нем заурядного дворецкого. Да будет тебе известно, что братец Фиппс — шкатулка с двойным дном. Впрочем, я сказала, на устах моих печать, и даже не пытайся из меня что-нибудь вытянуть.

Смидли совсем сбился с толку.

— А откуда ты можешь что-нибудь знать про Фиппса? Ты же только вчера сюда приехала. Вы раньше встречались?

— Да, и при очень любопытных обстоятельствах. Но прекрати меня расспрашивать.

— И не собираюсь. Нужен мне этот Фиппс! Я им сыт по горло. Он меня глубоко огорчил.

— Неужели? И чем же?

— Я попросил его ссудить мне небольшую сумму, — с неподдельным негодованием сказал Смидли, — и представляешь, он мне отказал! Взял и отказал! «Нет, — говорит, — сэр». А сам наверняка купается в деньгах. Слава небесам, на свете есть такие люди, как ты, Билл. Ты бы так не поступила. Ты великодушна. Ты настоящий друг. Добрая старушка Билл! Дорогая старушка Билл! Не могла бы ты одолжить мне сотню долларов? А, Билл?

Билл моргнула. Уж насколько хорошо она знала Смидли, но такого поворота никак не ожидала.

— Сотню долларов?

— Очень нужно.

— Ты что, решил в самоволку уйти?

— Да! — страстно выкрикнул Смидли. — Решил! В самоволку на всю жизнь, если денег хватит. Знаешь ли ты, что за пять лет я ни разу не провел вечера вне этого дома? Самое большее, на что я могу рассчитывать, — сшибить у Аделы на пачку сигарет. Я червь в золотой клетке. Так дашь ты мне сотню долларов или нет?

Голубые глаза Билл затеплились жалостью. Сердце ее болезненно отозвалось на вопль измученной души.

— Будь у меня сотня баксов, побег ты мой сломанный, — сказала она, — я бы мигом их дала. Тебе в самом деле нужно в самоволку, тогда и румянец вернется. Но у меня тоже крылышки подрезаны, как и у тебя. Если бы у меня был счет в банке, неужто я бы торчала здесь, переписывая до идиотизма нудную жизнь Аделы? Только бы вы меня и видели! — Она сочувственно похлопала его по плечу. — Боюсь, я испортила тебе настроение. Извини. Сколько чепухи намололи насчет того, что, мол, бедность обогащает душу, — продолжала Билл, впав в проповеднический тон, — но во мне она воспитала только зависть к тем счастливчикам, у которых водятся денежки, вроде парня, что работал со мной на «Суперба-Лльюэлин». Я тебе о нем не рассказывала? Его выгнали, он уехал домой в Нью-Йорк, и первое, что я о нем услыхала — он выигрывает джек-пот в радиовикторине! Двадцать четыре тысячи баксов! В газетах писали. Мне такое в жизни не обломится! Хоть бы я и миллион лет прожила.

— Мне тоже. Но…

Смидли запнулся. Опасливо оглянулся в одну сторону, потом в другую. Потом опасливо оглядел всю комнату.

— Что — но? — спросила Билл, заинтригованная его маневрами.

Смидли понизил голос до конспиративного шепота:

— Я должен тебе кое-что сказать, Билл.

— Давай, только погромче. Я ни слова не слышу.

— Об этом громко нельзя, — заговорщицки продолжил Смидли. — Если Адела услышит, не бывать мне больше богатым.

— Тебе это и так не светит.

— А вот и ошибаешься, — возразил Смидли. — Если все выйдет по-моему, я разбогатею. Билл, ты знаешь, кому раньше принадлежал этот дом?

— Конечно, знаю. Это было владение Кармен Флорес.

— Точно. Адела купила его со всем содержимым. Все вещи сохранились в том самом виде, в каком хозяйка оставила их в тот день, когда погибла в авиакатастрофе. Поняла? Абсолютно все.

— Ну и что?

Смидли опять оглянулся. Снова понизил голос. Если в минуты отдыха он походил на римского императора, то теперь он был похож на римского императора, обсуждающего предстоящее политическое убийство со своим помощником по мокрым делам.

— Кармен Флорес вела дневник.

— Вот как?

— Все говорят. Я его разыскиваю.

— Зачем? Собираешься написать ее биографию?

— Если я его найду, у меня все пойдет как по маслу. Сама подумай, Билл. Раскинь мозгами. Ты ведь знаешь, что она за штучка была. Заводила страстные романы со всеми знаменитостями — и с кинозвездами, и со студийными боссами, да с кем угодно — и уж, конечно, все это на досуге заносила на свои скрижальки. Найти этот дневник — все равно что открыть урановый рудник.

— То есть, ты рассчитываешь, что кое-кто не пожалеет деньжат, чтобы эта брошюрка не увидела свет?

— Да все поголовно там, наверху.

Билл посмотрела на него с нежностью. Она всегда была преданна Смидли, хотя не закрывала глаза на его многочисленные нравственные несовершенства. Если жил где-то в мире некто ленивее Смидли Корка, Билл он не попадался. Если бы сыскался некто более свободный от каких-либо принципов, Билл не пожалела бы трудов, чтобы посмотреть ему в глаза. Смидли был эгоистичен, бездеятелен и обладал целым набором прочих недостатков. И тем не менее она любила его. Она любила его двадцать лет назад, когда он был молодым человеком при деньгах и с одним подбородком. Она любила его и теперь, пожилым, безденежным и с двумя подбородками. У женщин бывают такие причуды.