Том 4. Классические розы - [15]

Затем, что чуждо ей все то, что поэтично…

Такая женщина не любит никого,

Но и ее любить, конечно, невозможно:

Все осторожно в ней, бескрыло и ничтожно.

Толпа любовников, и нет ни одного,

О ком подумала бы нежно и тревожно…

И это — женщина, земное божество!

1929

Орхидея

Изменить бы! Кому? Ах, не все ли равно!

Предыдущему. Каждому. Ясно.

С кем? И это не важно. На свете одно

Изменяющееся прекрасно.

Одному отдаваясь, мечтать о другом —

Неиспробованном, невкушенном,

Незнакомом вчера, кто сегодня знаком

И прикинется завтра влюбленным…

Изменить — и во что бы ни стало, да так,

Чтоб почувствовать эту измену!

В этом скверного нет. Это просто пустяк.

Точно новое платье надену.

И при этом возлюбленных так обмануть,

Ревность так усыпить в них умело,

Чтобы косо они не посмели взглянуть, —

Я же прямо в глаза бы посмела!

Наглость, холод и ложь — в этом сущность моя.

На страданья ответом мой хохот.

Я красива, скользка и подла, как змея,

И бездушно-суха, как эпоха.

22 декабря 1928

Жемчужинка

Этой милой девушке с легкою недужинкой

В сердце, опрокинутом в первый же полет,

Доброглазой девушке, названной Жемчужинкой,

Ливней освежительных счастье не прольет.

Сердце обескрыливший юноша хорошенький

Причинил нечаянно жгучую печаль.

«Боже! Правый Господи! Не вреди Алешеньке:

Был он легкомысленным, и его мне жаль…»

Сердце успокоивший, нелюбимый девушкой,

Женщиной разлюбленный, преданностью мил…

Разве успокоиться ей в такой среде мужской?

Ждать же принцев сказочных не хватает сил.

И не надо, гнилая, этих принцев сказочных:

Чванные и глупые. Скучные они.

И они не стоят ведь лент твоих подвязочных,

И от встречи с принцами Бог тебя храни!

Так-то, безудачная мужняя безмуженка,

Жертвы приносящая в простоте своей,

Смерть не раз искавшая, кроткая Жемчужинка,

Драгоценный камешек средь людских камней!

1928

Антинэя

Антинэя! При имени этом бледнея,

В предвкушенье твоих умерщвляющих чар,

Я хотел бы пробраться к тебе, Антинэя,

В твой ужасный — тобою прекрасный — Хоггар.

Я хотел бы пробраться к тебе за откосы

Гор, которые скрыли действительность — мгла.

Мне мерещатся иссиня-черные косы,

Изумруд удлиненных насмешливых глаз.

Мне мерещится царство, что скрыто из вида

И от здравого смысла, поэма — страна,

Чье названье — загадка веков — Атлантида,

Где цветет, Антинэя, твой алчный гранат.

О, когда бы, познав зной извилистой ласки,

Что даруют твои ледяные уста,

В этой — грезой французскою созданной — сказке.

Сто двадцатой — последнею — статуей стать!..

1929

Моя знакомая

Ты только что была у проходимца Зета,

Во взорах похоти еще не погася…

Ты вся из Houbigant! ты вся из маркизета!

Вся из соблазна ты! Из судорог ты вся!

И чувствуя к тебе брезгливую предвзятость

И зная, что тебе всего дороже ложь,

На сладострастную смотрю твою помятость

И плохо скрытую улавливаю дрожь.

Ты быстро говоришь, не спрошенная мною,

Бесцельно лишний раз стараясь обмануть,

И, будучи чужой неверною женою,

Невинность доказать стремишься как-нибудь.

Мне странно и смешно, что ты, жена чужая,

Забыв, что я в твоих проделках ни при чем,

Находишь нужным лгать, так пылко обеляя

Себя в моих глазах, и вздрагивать плечом…

И это тем смешней, и это тем досадней,

Что уж давным-давно ты мой узнала взгляд

На всю себя. Но нет: с прозрачной мыслью задней

Самозабвенно лжешь — и часто невпопад.

Упорно говоришь о верности супружьей, —

И это ты, чья жизнь — хронический падеж, —

И грезишь, как в четверг, в час дня, во всеоружье

Бесстыдства, к новому любовнику пойдешь!

Toila

1930

Встреча в Киеве

Еще одно воспоминанье выяви,

  Мечта, живущая бывалым.

…Вхожу в вагон осолнеченный в Киеве

  И бархатом обитый алым.

Ты миновалась, молодость, безжалостно,

  И притаилась где-то слава…

…Стук в дверь купе. Я говорю: «Пожалуйста!»

  И входит женщина лукаво.

Ее глаза — глаза такие русские.

  — Вот розы. Будь Вам розовой дорога!

Взгляните, у меня мужские мускулы, —

  Вы не хотите их потрогать? —

Берет меня под локти и, как перышко,

  Движением приподнимает ярым,

И в каждом-то глазу ее озерышко

  Переливает Светлояром.

Я говорю об этом ей, и — дерзкая —

  Вдруг принимает тон сиротский:

— Вы помните раскольников Печерского?

  Я там жила, в Нижегородской.

Я изучила Светлояр до донышка…

  При мне отображался Китеж… —

Звонок. Свисток. «Послушайте, Вы — Фленушка?»

  — Нет, я — Феврония. Пустите ж!

Toila

1930

Стихи сгоряча

Я проснулся в слегка остариненном

И в оновенном — тоже слегка! —

Жизнерадостном доме Иринином

У оранжевого цветника.

И пошел к побережью песчаному

Бросить к западу утренний взор.

Где, как отзвук всему несказанному,

Тойла в сизости вздыбленных гор…

И покуда в окне загардиненном

Не сверкнут два веселых луча,

Буду думать о сердце Иринином

И стихи напишу сгоряча!

А попозже, на солнечном завтраке,

Закружен в карусель голосов,

Стану думать о кафровой Африке,

Как о сущности этих стихов…

Шмецке

29 авг. 1930

Лилия в mope

Она заходила антрактами —

  красивая, стройная, бледная,

С глазами, почти перелитыми

  всей синью своей в мои,

Надменная, гордая, юная

  и все-таки бедная-бедная

В ей чуждом моем окружении

  стояла, мечту затаив.

Хотя титулована громкая

  ее мировая фамилия,

Хотя ее мужа сокровища

  диковинней всяких чудес,

Была эта тихая женщина —

  как грустная белая лилия,