Том 3. Звезда над Булонью - [187]

Поезд уносит к морю. Солнце садится, прощально сияют белые громады издали – и вот уже снова в лугах. Ровное, ровное место. Это преддверие морей; здесь тучнейшая земля, и трава растет колоссальная. Странно видеть: в Италии – покос. И такие же копны, стоги, как у нас. Только оттуда, где солнце садится, тянет не нашей влагой, всегда несколько жуткой и тайной влагой моря. Луга за лугами, пахнет пьяно, вдали лес завиднелся, если бы не глядеть в сторону Пизы – можно б подумать, что в Рязанской губернии все это, по Оке.

А над Пизой тонким рогом месяц поник и бледнеет в ответ мрамору соборов, башен.

1907 г.

Май в Виареджио >*

Италия, волшебный край,

Страна высоких вдохновений!

Пушкин

К концу мая во Флоренции стало жарко. Пригревало зноем легким, горячим; знающие утверждали, что скоро наступит непроходимая духота; надо подыматься к морю.

В одно благословенное утро мы тронулись. И вот уже в светлой дымке прощально заголубел очерк бессмертного города: купол Собора, колокольня Сайта Мария Новелла, башня палаццо Веккио. Мы мчались вдоль Арно. Мимо прибрежных тополей, сопровождавших бег наш, пролетая у подножия средневековых городков – чтобы в дне солнечном, блистательном, вылететь за Эмполи, в равнину, простирающуюся к Пизе. По горам пизанским, на северо-западе, ходили пестрые пятна света, темно-голубой тени; иногда белел замок, иногда облако касалось вершины. Маленькие селенья, поля, виноградники, яблони, горизонт замкнутый горами – все ясное, пронизанное голубоватым; светлая Тоскана. Дневное и крепкое, то, что можно бы назвать пушкинским в Италии.

Незаметно приближалась Пиза. Ее огромный вокзал подышал запахом гари, свистками паровозов; пробежало несколько газетчиков, прокричали продавцы беглых завтраков – кусочек хлеба, ветчины, фиасочка вина – и тяжело пыхтя, загромыхал поезд далее. Из окна промелькнул направо город; толпа коричневых черепичных крыш; из них нежданно появился Собор и падающая башня, как белокружевные видения, и чрез минуту канули, как и явились; и лишь гигантская вывеска «H6tel Nettuno» преследовала до окраин.

С окраинами, за городом, воздух стал иной, как и пейзаж переменился. Здесь откровенная низина, ветер откровенно уж доносит запах моря. Тут явно, что сама-то Пиза некогда стояла чуть что не на берегу; но минули года, отошло море, обнажив тучную, низменную, сыроватую долину. В ней пересечет поезд какой-то лес, прогрохочет мимо двух-трех станций, и станет замедлять ход перед смутно-белеющей деревней – даже городком не назовешь того, что носит пышное имя Виареджио. А вдали, слева, заколебалось темно-синее, одетое туманом к горизонту, мягко-громоздкое, дохнувшее влагой и беспредельностью – море. Десятки мачт, рей, подвернутых парусов в порту ведут свой медленный, однообразный танец, то кивая, то склоняясь в бок. По морю же закраснели оранжевые, уже распущенные, тугие паруса.

Надо слезать.

Станция самая обыкновенная – низенькое, розовое строение; бродить capo della stazione[166], усатый, в красном кепи; несколько носильщиков в блузах. При выходе два тощих веттурино, платаны с серо-зеленой корой в белых пятнах. Разумеется, мальчишки. Редко обходится Италия без подвижного этого, веселого, крикливого народа.

– Где тут пройти к Casa Luporini?[167]

Один толкнул другого в бок, еще один подвзвизгнул и ловко, как акробат прошелся по песку колесом.

– Casa Luporini! Casa Luporini! – пронеслось среди них, и обрадовавшись окончательно, ринулись все, ватагой, провожать тех странных форестьеров, что спрашивают не отель «Roma», a Casa Luporini.

Верно, что кроме нас, да знакомых наших русских во Флоренции, живших здесь ранее, никто из иностранцев не остановился бы у Luporini: ни в одном Бедекере их нет. Мальчишки волновались, спорили, как пройти ближе. Мы шли вдоль небольшого канала; за ним низенькие, в один и два этажа рыбацкие домишки, тоже розовые. Горячий песок, солнце, итальянки, полощущие белье в канале; глухой, мягкий плеск моря вдали, да острый, славный запах – смолы от строящихся барок, дегтя, стружек, и летнего, разнеженного, дышащего иодом и водорослями, расколыхнутого моря.

Через небольшой мостик для пешеходов переходим на тот берег, и мальчишки с торжеством подводят нас к такому же двухэтажному домику, как и другие, с вывеской над дверью: «Fiaschetteria»[168].

– Casa Luporini! Eccola casa Luporini![169]

Вышла хозяйка, дама почтенная, в темном платочке, и весьма удивилась, нас увидев. Из распивочной глянуло несколько физиономий, загорелых, с трубками и стаканчиками вина.

Но узнав, что мы от прежних ее жильцов, синьора Лупорини ласково закивала. Через минуту были мы во фиаскеттерии, где по стенам тянулись ряды оплетенных фиасок, стоял столь, за ним подкрепляющиеся рыбаки, и немного в стороне жарился в очаге, на вертеле, как и во времена хитроумного Одиссея, кусок жирной баранины. Нас провели узенькой лестницей наверх и показали комнату; там, разумеется, была гигантская постель с тюфяком, набитым морскими травами, и – также разумеется – Мадонна освящала своим ликом скромное жилье. Хозяйка отворила ставни. Солнечный, пылкий воздух пахнул. Внизу тянулся канал, за ним садики, дома, колокольня небольшой церкви; справа далекие горы, слева все то же милое, туманно-синее море, душа и божество местности.