Том 3. Восхождения. Змеиные очи - [19]

Полон дикими мечтами,

Устремил я взоры в твердь,

Где лазурными очами

И блестящими лучами

Улыбается мне смерть.

Там прозрачно тучи тают,

Там покорно и мертво,

Там багряно умирают

Грёзы сердца моего.

На лицо моё упали

Беспощадные лучи,

Как могучий вопль печали,

Безотрадно горячи.

Укоризненно и строго

Ими смерть мне шлёт отказ:

«Жди, – не кончена дорога,

Не настал ещё твой час».

Вся горит и вся сверкает

Залитая солнцем твердь,

Где в пустой дали сияет

Утешительница-смерть.

«Сладко мечтается мне…»

Сладко мечтается мне,

Слабо мерцает лампада,

Тени скользят по стене.

Тихо мечтается мне

Тайная сердцу услада.

Рядом со мной ты опять, –

Я ль не отдамся отраде?

Сладко с тобой мне мечтать,

Сердце трепещет, – опять

Радость в потупленном взгляде.

«В пути безрадостном среди немой пустыни…»

В пути безрадостном среди немой пустыни

    Предстала предо мной

Мечта порочная, принявши вид богини

    Прекрасной и нагой.

   Рукою нежной разливала

    Из тонкого фиала

   Куренья дымные она,

   И серебристо обвивала

   Её туманная волна.

   И где она ногою голой

   Касалася сухой земли,

  Там грешные цветы толпой весёлой

  Бесстыдные, пахучие цвели.

  И предо мной склонившись, как рабыня,

Она меня к греху таинственно звала, –

И скучной стала мне житейская пустыня,

  И жажда дел великих умерла.

«Нет, не любовь меня влекла…»

Нет, не любовь меня влекла,

Не жажда подвига томила, –

Мне наслаждения сулила

Царица радостного зла.

Окружена прозрачной дымкой

Порочных снов и злых страстей,

Она сошла к душе моей

Ожесточённой нелюдимкой,

И научила презирать

Людские скучные забавы,

И чары тайные вкушать,

Благоуханные отравы.

Восторгов тщетных, грёз ночных

Струи кипучие так сладки, –

Но в сердце копятся от них

Противно-горькие осадки.

«Мы поздно встретились. Весёлости чужда…»

Мы поздно встретились. Весёлости чужда

Моя душа, пропитанная ядом

Порочных дум, и чувств, и тайного стыда,

И жажды злых страстей с позором их и чадом.

Мы поздно встретились. Отрадные слова

Я позабыл давно, как детский сон неясный,

К душе коснувшейся едва,

К душе и суетной, и страстной.

Ты – юная, ты – резвая, – но ты

Смутишься пред моей томительною страстью.

Ты не поймёшь моей мучительной мечты,

К иному устремишься счастью.

«О смерть! Я – твой. Повсюду вижу…»

О смерть! Я – твой. Повсюду вижу

Одну тебя, – и ненавижу

Очарования земли.

Людские чужды мне восторги,

Сраженья, праздники и торги,

Весь этот шум в земной пыли.

Твоей сестры несправедливой,

Ничтожной жизни, робкой, лживой,

Отринул я издавна власть.

Не мне, обвеянному тайной

Твоей красы необычайной,

Не мне к ногам её упасть.

Не мне идти на пир блестящий,

Огнём надменным тяготящий

Мои дремотные глаза,

Когда на них уже упала,

Прозрачней чистого кристалла,

Твоя холодная слеза.

«Сад чародейных прохлад…»

Сад чародейных прохлад

  ароматами сладкими дышит.

Звонко смеётся фонтан,

  и серебряный веер колышет.

Зыблется тихо гамак,

  призакрытый отрадною тенью.

Дева, качаясь, лежит,

  убаюкана счастьем и ленью.

Прутья решётки стальной

  над кремнистой дорогою блещут.

Пыльные вихри встают

  и полуденной злобой трепещут.

К прочной решётке прильнул

  и задумался юноша кроткий.

Грустен и труден твой путь

  перед сомкнутой крепко решёткой.

«Багряный вечер в сердце воздвигал…»

Багряный вечер в сердце воздвигал

  Алтарь кручины,

И флёром грусти тихо обвивал

  Простор долины.

Стояли клёны в тяжком забытьи,

  Цветы пестрели,

С травой шептались ясные ручьи,

  Струясь без цели,

Над нивой, над рекой обрывки туч,

  Скользя, бежали,

И золотил их коймы поздний луч

  Зарёй печали.

«Уныло плавала луна…»

Уныло плавала луна

В волнах косматых облаков,

Рыдала шумная волна

  У мрачных берегов,

Уныло ветер завывал,

Качая ветви гибких ив, –

На мягких крыльях сон летал,

  Тревожен и пуглив.

«Васильки на полях ослезились росой…»

Васильки на полях ослезились росой, –

Васильки твоих глаз оросились слезой.

Пробежал ветерок по румяным цветам,

Пробежала улыбка по алым губам.

И улыбка, и слезы, – и смех, и печаль,

Миновавшей весны благодатная даль!

«Мы устали преследовать цели…»

Мы устали преследовать цели,

На работу затрачивать силы, –

  Мы созрели

  Для могилы.

Отдадимся могиле без спора,

Как малютки своей колыбели, –

  Мы истлеем в ней скоро,

  И без цели.

«О, царица моя! Кто же ты? Где же ты?..»

  О, царица моя! Кто же ты? Где же ты?

По каким заповедным иль торным путям

Пробираться к тебе? Обманули мечты,

Обманули труды, а уму не поверю я сам.

Молодая вдова о почившем не может, не хочет скорбеть.

Преждевременно дева всё знает, – и счастье её не манит.

Содрогаясь от холода, клянчит старуха и прячет истёртую медь.

Замирающий город туманом и мглою повит.

Умирая, томятся в гирляндах живые цветы.

Побледневший колодник сбежавший прилёг, отдыхая, в лесу у ручья.

  Кто же ты,

  Чаровница моя?

О любви вдохновенно поёт на подмостках поблекший певец.

Величаво идёт в равнодушной толпе молодая жена.

Что-то в воду упало, – бегут роковые обломки колец.

  Одинокая, спешная ночь и трудна, и больна.

Сколько странных видений и странных, недужных тревог!

  Кто же ты, где же ты, чаровница моя?

Недоступен ли твой светозарный чертог?

  Или встречу тебя, о, царица моя?

«Утро ласковое звонко…»

Утро ласковое звонко.

Веет лёгкий воздух тонко

У склонённого чела,

И тоска души пугливой