Том 3. Тайные милости - [78]

XX

Призрачный свет раннего утра с каждой минутой все плотнее заполнял комнатушку, вытесняя сонную темноту и прохладу ночи. Сережа заворочался в своей кроватке, перевернулся на другой бочок, пригрозил кому-то чуть слышно, но вполне членораздельно: «Не трожь, а то как дам в лоб!» Посопел, поплямкал губами и затих.

– Ишь ты, развоевался, – негромко засмеялась Катя, – драчун ужасный!

– Для мальчишки это нормально.

– Я еще хлебну с ним веселого до слез, чует мое сердце.

– Ничего, перерастет, я тоже в детстве был отпетый, а сейчас почти образцовый. – Георгий усмехнулся, нежно пригорнул к себе Катю. – Ты знаешь, мне ничего не хочется, только бы спрятаться с тобой где-нибудь и лежать тихо-тихо, не шевелясь, чтобы никто нас не мог найти и никому не было до нас дела – неделю, месяц, год, два…

– Спрятаться бы хорошо, – целуя его в предплечье, согласилась Катя, – а еще лучше на необитаемом острове!

– Когда я шел к тебе вчера вечером, у меня было такое ощущение, что кто-то крадется за мной по пятам, следит.

– Может, твоя жена?

– Ну что ты, это не в ее характере.

– А кто же?

– Мало ли. Кто-то следил – я спиной чувствовал. Знаешь, такое ощущение, как будто тебе за шиворот льют холодную воду – понемногу, но достаточно противно. Следят за тобой, как за вором, и вот-вот сцапают.

– Это я воровка, – глухо сказала Катя, – нам не нужно больше встречаться.

– Не говори ерунды.

– Это не ерунда.

– Нет, ерунда. Нам хорошо с тобой, и мы ни у кого ничего не воруем! – сказал Георгий запальчиво, сердито и тут же радостно вскрикнул: – Слушай, есть такой необитаемый остров! Правда, не остров, а полуостров, но необитаем он практически совершенно. А какие там пляжи, какие деревья, какие на них лианы – настоящие субтропики! А какой я знаю там родник – божественный! Эх, выбраться бы туда на недельку… Это на юге нашей области, километров сто пятьдесят, не больше.

– Разве это возможно… – вздохнула Катя. – Поспи еще часик, тебе же на работу.

– На работу, – согласился Георгий, обнимая Катю, – но я совсем не хочу спать. Лучше уйду пораньше, чтобы не мозолить глаза Сереже.

– А чем ты ему мешаешь? Он тебя и не видит.

– Нет, нет, пожалуй, пойду. Я давно хотел обойти центр ранним утром. Мне это нужно.

– Ну, если нужно… Подожди, вскипячу чаю.

– Нет, нет, я не буду. Ты лежи, не беспокойся.

– Я так не умею, – сказала Катя огорченно, – как же я тебя отпущу голодного?

– Ты как моя мама, она первым делом кормит – утром, вечером, в любое время, когда к ней ни приду.

– А ты часто ходишь? – Накинув халатик, Катя присела на корточки, чтобы включить стоявшую на полу электроплитку.

– Не особенно. Я, Катя, неважный сын.

– Если сам это понимаешь, значит, не такой уж и плохой.

– Плохой. – Георгий выглянул в крохотную форточку: на море стоял штиль, его гладкие воды чуть розовели от разгоравшейся на востоке зари – малиновой, обхватившей полнеба, ясной, предвещавшей тяжелый, знойный день.

– Ты звони мне завтра. Во сколько позвонишь?

– Как скажешь.

– Позвони утром, часиков в одиннадцать.

– Хорошо.

Когда, попив свежезаваренного чаю с печеньем, Георгий вышел из Катиной хибарки, солнце еще висело над морем – огромное, красное. Но с каждой минутой оно сжималось, становилось все меньше и меньше, светлело, наливалось полной силою.

Георгий чуть не забыл полиэтиленовый пакет, который собрала ему накануне вечером жена, но Катя напомнила о пакете. И теперь, шагая бережком моря, он разбрасывал его содержимое голодным чайкам.

Неспешно обходя центральные кварталы города, Георгий подмечал десятки недостатков и упущений: бессмысленно разрытые и брошенные траншеи, открытые крышки канализационных люков, выбитые стекла на лестничных площадках, грязные торцы домов с потеками, облезлые вывески над магазинами, переполненные мусорные баки, заваленные хламом проходные дворы, ветхие и явно ни для чего не служащие заборы и заборчики.

Другие, как сказал поэт, слышат «прозябанье трав». А Георгий, с тех пор как шеф сообщил ему о решении уступить свое место, с тех пор как он мысленно уже вошел в ответственность за город, стал слышать движение канализационных вод, не слышимое никому прочему. Раньше он любил свою карьеру для себя самого. Теперь он радовался своему будущему повышению для пользы дела. Будущая должность давала ему возможность сделать много хорошего людям, горожанам его родного города, и он знал уже почти наверняка многое из того, что нужно сделать, и предполагал, как это сделать, и был готов безо всякой жалости тратить на это свою жизнь, свои каждодневные усилия. Плюс ко всему этому он еще и понимал то, что редко кто понимает, – понимал, как мало знает, как плохо видит, сколь многому надо учиться. Понимал, что, только напрягая свой ум и все свои душевные силы на полную мощность, он может достичь хоть какого-то сдвига в запущенном городском хозяйстве, в том же водоснабжении. И он чувствовал, что эта перемена в отношении к жизни произошла в нем, видимо, от встречи с Катей, от подаренной ему тайной милостью судьбы радости любить и быть любимым.

XXI

Он пришел на работу около восьми часов утра и первым делом занялся подготовкой материалов по освобождению начальника Водканалтреста Гвоздюка от занимаемой должности как несправившегося и назначении на его место нынешнего главного инженера этой организации, приехавшего недавно из Норильска, – Александра Владимировича Кошкина.