Том 3. Стихотворения, 1921–1929 - [19]

         Как не оглох и не ослеп.

Отчаялся во всем… Не жизнь была – мученье!

И вдруг, негаданно-нежданно, облегченье.

         Явился этот самый нэп.

Сначала думалось: «Взамен оглобли – дышло,

         Ан, вышло…»

            «Эвона что вышло! –

Осклабился подвыпивший кулак. –

Вон на себя Москва какой наводит лак!

Опять же у тебя… опять забил подвалы…

         Вновь, слышно, входишь в капиталы.

Какого ж те рожна? Теперя знай одно:

         На лад былой – гони монету!»

«На лад былой, ох-хо!.. Вот то-то и оно,

         Что счастье наше не полно:

Нет главного… былой уверенности нету!»

1922 г.

Эпилог второй Ожили

Товарищ, погляди на них… хозяйским оком…

Пусть на Тверской они пасутся вечерком,

Пусть наливаются, скотинки эти, соком

   И покрываются жирком,

Пусть шерстью обрастут они! Зевать не надо,

А надо их стеречь, как мы их стережем,

   Грозя кнутом, а не ножом.

А должный срок придет, и мы все это стадо

   Как захотим, так обстрижем!

1922 г.

Благословение >*

Отец Ипат венчал Вавилу бедняка.

За шесть целковых паренька

Условясь в брачные законопатить путы,

Он окрутил его с невестой в три минуты.

   Венчал – спешил, глотал слова,

Как будто сто чертей его толкали в спину, –

Дай бог, чтоб из молитв прочел он половину

      (И то сказать, ведь плата какова!).

Вавила парень был, однакож, голова.

      Облобызавшися с женою,

   Попу в протянутую длань

Он сунул трешницу. «Идем домой, Малань!»

«Стой! – батя взвыл, такой ошпаренный ценою. –

Да ты же, чертов сын, рядился как со мною?»

      «Как ты венчал, так получай!

      Вперед как следует венчай:

      Не сокращай наполовину!»

«А, вот ты, сволочь, как? – забрызгал поп слюной. –

Так чтоб тебе, рассукиному сыну,

Не видеть век добра с женой!

Чтоб сам ты окривел, живя с женой кривою!

Чтоб у тебя она подохла от родов!

Чтоб ты с полдюжиной детей остался вдов!

Чтоб ты…» Осипнувший от вою,

Благословлял отец своих духовных чад,

Суля при жизни им и после смерти ад

С мильоном ужасов, чертей и мук суровых…

За три недоданных целковых!

Случилось это все с десяток лет назад,

А вот что вышло  в пору нашу:

Вавила, выборный от местных прихожан,

Брал в церкви ценности – на помощь для волжан:

«А ну-ка, поп, давай серебряную чашу!

Для бога все равно, что серебро, что медь».

А поп шипел ему: «У, чтоб те очуметь!

Вот чаша… на… бери!..

      Противиться не смею…

На, недовенчанный… и подавися ею!»

1923

Ответ на ответ >*

Наблюдателю. В прежнее время, товарищ, мелкобуржуазные газеты следили за мелочами, вроде падающих столбов или мусорных ям. Наше время налагает на красную печать широкие боевые задачи, и мелочами газете заниматься некогда.

(Ответ в «Почтовом ящике» газеты «Правда Грузии».)

Коль дан «ответ» в рассудке здравом,

Боюсь, рассудок не дорос.

Такой ответ мы с полным правом

Должны поставить под вопрос.

Мы здесь на этот счет упрямы:

Твердим про мелочи, дабы:

Не гнили мусорные ямы

И не валилися столбы.

Мы здесь гордимся, облекая

Почетом черный труд крота,

А там, подумайте, какая

Партийных взглядов широта!

Как не сказать тут (без злорадства,

Но чтоб от спеси излечить!),

Что широту от верхоглядства

Порою трудно отличить!

Мария Голошубова >*

В деревне Маховище первая, выписавшая «Бедноту» на 1923 г., была крестьянка Мария Яковлевна Голошубова.

(«Беднота», 5 января 1923 г.)

Был у нас товарец ходкий,

Смех над бабьей головой:

– Волос – долгий, ум – короткий! –

Это голос вековой.

Муж, нажравшись самогону,

Знал к жене одну лишь речь:

«Из-зу-ве-чу… по закону…

Ежли дура – не перечь!»

Мудрецов таких великих

Прежде было – пруд пруди,

Все понятий самых диких,

Хоть с крестами на груди.

Да и крест от дури тоже.

Одолей-ка эту тьму.

«Не учены, ела те боже!

Нам книжонки ни к чему!»

«А газеты и подавно.

Шут нам в этом баловстве!»

«До чего ж мы с кумом славно

Напились на рождестве!»

Вот деревня Маховище

Средь равнины снеговой, –

Словно в волчьем логовище,

В ней стоял кулацкий вой.

Ночь и темень без просвету.

Не избушки – ряд могил.

Кто ж от сна деревню эту

Вещим словом разбудил?

Кто, нарушивши обычай,

В зиму внес весенний шум?

Оказалось: не мужичий

А «короткий» бабий ум!

«Что нам делать с Марьей этой?!»

«Денег куры не клюют?»

«Привязалась тут с газетой!» –

Мужики, озлясь, плюют.

Закуривши козьи ножки,

Густо в нос пускают дым.

«Поищи другой дорожки.

Сунься к дурням… молодым!»

Марья билась, не сдавалась.

«Ну и черт же!» – «Баба – во!»

Наседала, добивалась

И добилась своего.

В Маховище – шутка ль дело? –

Повели там жизнь не ту.

«Слышь, в башке, брат, загудело,

Как прочли мне „Бедноту“!»

«Вот статеечка, к примеру,

„О посеве“, прямо шик!»

«И охотно дашь ей веру,

Потому – писал мужик:

Дескать, сеял без кадила,

Без кропила, без попов,

А земля, где сноп родила,

Уродила пять снопов».

«Вот она, наука, братцы!»

«Говорить на прямоту:

Сеешь хлеб – гляди не в святцы,

А в газету „Бедноту“!»

«Каждый в ей найдеть што-либо!»

«Прикопим ума с зимы!»

«Ай да Марьюшка! Спасибо!»

То же скажем ей и мы.

Социал-траурным предателям >*

В бессильном трауре немецкая столица,

   Повсюду траурные лица.

Что ни процессия, то – вот она, гляди! –

Колонна социал-прохвостов впереди,

Предатели! Трусы! Забейте ватой уши

И трауром густым закройте зеркала:

   Вы обнажили догола

Свой развращенный ум и слякотные души!