Том 3 - [33]

Не справится с нашим преданьем.

Смотри — небеса подпирает плечом

Северное сиянье.

И нас не раздавит глухой небосвод,

Не рухнет над жизнью овражьей,

Не вплющит в библейский узорчатый лед

Горячие головы наши.

Порукой — столбы ледяного огня,

Держащие небо ночами…

Я рад, что ты все-гаки веришь в меня,

Как раньше, как в самом начале…

Мак

Пальцами я отодвинул

Багровые лепестки,

Черное сердце вынул,

Сжал в ладоней тиски.

Вращаю мои ладони,

Как жесткие жернова,

И падают с тихим стоном

Капельками слова.

Мне старики шептали:

Горя людского знак

Этот цветок печали —

Русский кровавый мак.

Это моя эмблема —

Выбранный мною герб —

Личная моя тема

В тенях приречных верб…

* * *

Все плыть и плыть — и ждать порыва

Набравшей мужества волны.

Лететь, волне вцепившись в гриву,

Иль видеть сны, глухие сны.

Где над землею раздраженно

Мигает, щурится гроза

И едкий дым мостов сожженных

Ей набивается в глаза.

* * * [47]

В гремящую грозу умрет глухой Бетховен,

Затмится солнце в Кантов смертный час.

Рассержен мир — как будто он виновен

Или винит кого-нибудь из нас.

Природа не всегда к искусству равнодушна

И гения судьбой подчас возмущена,

Имеешь уши слышать — слушай,

Как затаился гром, как дышит тишина.

* * *

Безымянные герои,

Поднимаясь поутру,

Торопливо землю роют,

Застывая на ветру.

А чужая честь и доблесть,

В разноречье слов и дел,

Оккупировала область

Мемуаров и новелл.

Но новеллам тем не веря,

Их сюжетам и канве,

Бродит честь походкой зверя

По полуночной Москве…

* * *

Пусть в прижизненном изданье

Скалы, тучи и кусты

Дышат воздухом преданья

Героической тщеты.

Ведь не то что очень сильным —

Силы нет уже давно, —

Быть выносливым, двужильным

Мне на свете суждено.

Пить закатной пьяной браги

Розоватое питье,

Над желтеющей бумагой

Погружаться в забытье.

И, разбуженный широким,

Пыльным солнечным лучом,

Я ночным нетрезвым строкам

Не доверюсь нипочем.

Я их утром в прорубь суну

И, когда заледеню,

По-шамански дуну, плюну,

Протяну навстречу дню.

Если солнце не расплавит

Ледяной такой рассказ,

Значит, я и жить не вправе

И настал последний час.

* * *

Не солнце ли вишневое

На торосистый лед,

Как мука наша новая,

Назойливо встает.

Я в угол смел бумажное,

Ненужное хламье,

И в этом вижу важное

Признание мое.

* * *

Сразу видно, что не в Курске

Настигает нас зима.

Это — лиственниц даурских

Ветровая кутерьма.

Голый лес насквозь просвечен

Светом цвета янтаря.

Искалечен, изувечен

Желтым солнцем января.

Здесь деревьям надо виться,

Надо каждому стволу

Подниматься и ложиться,

Изгибаться вслед теплу.

Со своим обледенелым,

По колено вросшим в мох

Изуродованным телом

Кто ж к весне добраться мог?

Стланик [48]

Л. Пинскому

Ведь снег-то не выпал.

И, странно Волнуя людские умы,

К земле пригибается стланик,

Почувствовав запах зимы.

Он в землю вцепился руками.

Он ищет хоть каплю тепла.

И тычется в стынущий камень

Почти неживая игла.

Поникли зеленые крылья,

И корень в земле — на вершок!

И с неба серебряной пылью

Посыпался первый снежок.

В пугливом своем напряженье

Под снегом он будет лежать.

Он — камень. Он — жизнь без движенья,

Он даже не будет дрожать.

Но если костер ты разложишь,

На миг ты отгонишь мороз, —

Обманутый огненной ложью,

Во весь распрямляется рост.

Он плачет, узнав об обмане,

Над гаснущим нашим костром,

Светящимся в белом тумане,

В морозном тумане лесном.

И, капли стряхнув, точно слезы,

В бескрайность земной белизны,

Он, снова сраженный морозом,

Под снег заползет — до весны.

Земля еще в замети снежной,

Сияет и лоснится лед,

А стланик зеленый и свежий

Уже из-под снега встает.

И черные, грязные руки

Он к небу протянет — туда,

Где не было горя и муки,

Мертвящего грозного льда.

Шуршит изумрудной одеждой

Над белой пустыней земной.

И крепнут людские надежды

На скорую встречу с весной.

* * *

Кому я письма посылаю,

Кто скажет: другу иль врагу?

Я этот адрес слишком знаю,

И не писать я не могу.

Что ругань? Что благоговенье?

И сколько связано узлов

Из не имеющих хожденья,

Из перетертых старых слов?

Ведь брань подчас тесней молитвы

Нас вяжет накрепко к тому,

Что нам понадобилось в битве, —

Воображенью своему.

Тогда любой годится повод

И форма речи не важна,

Лишь бы строка была как провод

И страсть была бы в ней слышна.

* * *

А тополь так высок,

Что на сухой песок

Не упадет ни тени.

Иссохшая трава

К корням его прижалась.

Она едва жива

И вызывает жалость.

* * * [49]

Осторожно и негромко

Говорит со мной поземка,

В ноги тычется снежок,

Чтобы я не верил тучам,

Чтобы в путь по горным кручам

Я отправиться не мог.

Позабывшая окошко,

Ближе к печке жмется кошка —

Предсказатель холодов.

Угадать, узнать погоду

Помогает лишь природа

Нам на множество ладов.

Глухари и куропатки

Разгадали все загадки,

Что подстроила зима.

Я ж искал свои решенья

В человечьем ощущенье

Кожи, нервов и ума.

Я считал себя надменно

Инструментом совершенным

Опознанья бытия.

И в скитаньях по распадкам

Доверял своим догадкам,

А зверью не верил я.

А теперь — на всякий случай

Натащу побольше сучьев

И лучины наколю,

Потому что жаркой печи

Неразборчивые речи

Слушать вечером люблю.

Верю лишь лесному бреду:

Никуда я не поеду,

Никуда я не пойду.

Пусть укажут мне синицы

Верный путь за синей птицей

По торосистому льду.

* * *

Я нищий — может быть, и так.

Стихает птичий гам,

И кто-то солнце, как пятак,

Швырнул к моим ногам.

Шагну и солнце подниму,