Том 3. Произведения 1927-1936 - [5]

Семен был орлоглавый: череп под сплюснутой кепкой — небольшой; нос — как хищный клюв, остро торчащий, и глаза светло-желтые, круглые, узкопоставленные, — птичьи. А Петр был уже лет под пятьдесят, с морщинами глубокими и черными, но с яркой еще рыжиною в усах.

— Сымотрим сибе, — дыва чилавек с винтовкой!.. Я-я… баялси очень…

Широко улыбался старый чабан и жестяную коробку с табаком держал на коленях широко открытой.

Сказал ему Семен, чмыхнув:

— Чего же ты теперь бояться мог?.. Дикий ты человек, поэтому боялся!

— Па-ни-маешь, — с готовностью объяснил чабан, — как раньше, тогда… Зиленый, крас-ный, белый — разный цвет… он-о-о… барашкам не так прахладно глядел… он-о-о… так глядел!

Тут чабан — уже с седыми висками под шапкой — поднял к носу верхнюю губу с подстриженными черными усами, раздвинул и зажег глаза, скрючил перед собою пальцы и начал клацать остатками прокуренных щербатых зубов.

— Прямо, как волк лесовой! — понял его Петр; а Семен пропустил сквозь затяжку:

— Не нравилось тебе это?.. Ты чтобы барашку жевал, а мы чтобы с голоду дохли?.. У-умен!

— Возьми адин!.. Возьми дыва!.. Возьми тыри!.. Он-о-о… все чист стрелял, гонял… Зачем так делал?..

— Это, должно, белые, — сказал Семен и выпустил из узкого носа длиннейшую ленту дыма.

Татарин посмотрел на него, на Петра, на ложе двустволки, очень высоко поднял плечи, отвернулся и пробормотал:

— Все шинель носил, защитцвет имел, винтовкам таскал, — не знаем…

— Жалеет об чем, — о барашках!.. — закивал головою Семен. — А у самого, небось, и теперь тыща.

— Тыщи нет… И семисот нет… — неожиданно чисто по-русски вставил подпасок, красивый подросток, тоже в шапке. — Пятьсот есть.

— Хотя бы пятьсот!.. Мало вам, чертям?..

— Тыриста уштук на чужая рука!.. Там хозяин! — быстро качнул старик головой в сторону города и тут же, дотронувшись до сумки Семена, до половины набитой настрелянными скворцами, добавил отвлекающе: — Шпа-ки? Ку-шать будешь?

— Нет… Для мебели… Шпаки теперь, если ты хочешь знать, первая дичь… Все одно, как осенью перепелки.

— Смотри, Семен, глянь!.. Вон их тута сколько!.. Гибель! — внезапно оживился Петр, сам припадая к земле и только высовывая вперед руку.

Действительно, стая скворцов, невидная раньше, выдвинулась теперь из-за отары. Бойкие птицы, глянцевитые, очень ловкие на вид, подлетывали, шныряли в полузатоптанной рыжей траве, копались в кучах овечьего помета, вели себя, как будто сами были частью отары.

Семен осторожно снял двустволку.

— Стрелять хочишь?.. За-чем, друг?.. Барашкам убьешь! — испугался чабан.

Но Семен только повел в его сторону носом, выставил левое колено, прицелился, и один за другим хлопнули два выстрела.

Шарахнулись овцы все сразу, как одна, даже не успев проблеять; задребезжали козы, бойко вскочив и все сразу оглянувшись на Семена; залаяли собаки.

Семен собрал подстреленных скворцов. Недобитых он, подходя к чабанам, добивал о ложе ружья.

— Сто-ой!.. Эй!.. Нема один живой?.. — крикнул молодой чабан.

— Есть один живой… Сейчас окачурю! — отозвался Семен и в сторону Петра добавил: — Шесть штук!

А скворца этого, живого, он уже держал за ножки, чтобы ударить.

— Дай! — протянул к нему руку старый чабан.

— Дай-дай!.. Не бей! — кричал ему подпасок и улыбался сверкающе.

— Что ты с ним хочешь делать?.. На!

Семен отдал бившегося скворца, раненого только в крыло, а старый чабан, принимая его левой рукою, таинственно поднял правую и брови лукаво поднял, точно готовился показать фокус. Молодой же вдруг засвистал протяжно, не пронзительно, а довольно мелодично, обернувшись к скале за кошем.

Потом сказал, сверкая зубами и белками глаз:

— Услышал!.. Ползет!..

Старый посмотрел в ту же сторону, мигнул Петру и Семену и начал ощипывать скворцу перья на крыльях.

— Кто же это такой ползет? — спросил было Петр Семена, но тут же увидел сам: от скалы, медленно извиваясь и приподняв голову, ползла змея, серая с желтизной, толстая — в руку толщиной, на вид аршин двух.

— Что это? Гадюка?.. Страсть боюсь! — откачнулся Петр.

Он сидел на корточках, по-татарски, но приготовился уже вскочить. А Семен орлоглавый только поглядел на змею и проворно стал доставать и закладывать в двустволку патроны.

— За-чем? — испугался чабан. — Э-это… он-о-о… наш один собака!..

— Полоз! — сказал молодой, смеясь. — Гадюка — вредная, этот — нет!..

— Ну, раз вам он известный… — успокоился Петр и принялся разглядывать змею без опаски.

Семен, заложивши патроны, все еще стоял, но сказавши:

— Это — желтобрюх… Здоровый… Я таких не видал! — тоже сел.

— Смотри! — радостно выкрикнул подпасок и, выхватив скворца из рук старого чабана, подбросил его несколько раз, как мяч, в виду полоза и бросил в сторону от стада.

Скворец, должно быть, ушибся, потому что лежал не шевелясь, темным комочком, а полоз повернул в его сторону голову и оживился вдруг чрезвычайно. Он торчком поставил хвост и стал водить им, точь-в-точь как кошка, а когда скворец очнулся, наконец, и запрыгал, трепеща голыми крылышками, полоз бросился за ним, как раскрученная пружина.

— Ужли ж догонит? — вскрикнул Петр.

— О-о!.. Он догонит! — засиял молодой чабан, а старый только качнул головой, не открывая рта.