Том 3. Письма 1924-1936 - [7]

Кто знает, ведь если хвороба меня не загонит вдоску, может случиться, встретимся еще в другой обстановке борьбы и работы в нашей родной партии. Ведь только этим я и живу, одинокий беспризорник.

Жду от тебя вестей.

Н. Островский.

8-го августа 1928 г.

20 А. А. Жигиревой

20 августа 1928 года, Сочи.

Милый дружок тов. Шура!

Пишу тебе все те маленькие новости, которые у меня есть. Не удивляйся неразборчивости и неправильно написанным словам, т. к. я совершенно не вижу, что пишу. Позавчера получил выписку из протокола лечкома ЦК ВКЩб)…

Вчера был Чернокозов с жинкой. Уехали. Поправился и немного ходит без костылей…

Раечка 25 авг[уста] пойдет на райконференцию «Нарпит», ее уже начинают втягивать в общественную работку.

Начинает ходить на пляж загорать, настроение у нее выравнивается…

Связи с товарищами не имею.

Здоровье по крупинкам улучшается. Сижу по 2–3 часа на кровати, скоро Рая вытянет на стуле на балкончик во двор. Одно дрянь — это глаза, — не вижу писать, читать ни черта. Правый не видит на 98%, а левый смотрит на 15%.

Я страшно не люблю никому писать о своих болезнях, но эту краткую информацию я даю тебе для сведения.

Теперь надо немного поскундеть.

После твоего и Чернокозова отъездов я еще больше «осиротел», у меня немного понизилось общее моральное состояние. Это, конечно, временная хандра. Я уже давно давал себе слово не заводить в настоящем положении друзей, т. к. я их всегда теряю (т. е. не теряю морально, а территориально), и всегда за их отъезд отвечает мое сердечко (один врач натрепался мне, что у меня порок сердца и катар верхушек легких).

Врет он или не врет, это меня мало тревожит — пусть хоть 33 порока (только не социальных пороков, а сердечных), лишь бы ходили ноги, а пороки подождут. Ну вот так я, значит, иногда навожу, когда подумаю о себе, о Чернокозове, но это буза.

Я получил все твои письма и надеюсь, что даже тогда, когда работа тебя затянет по горло, ты все же меня не забудешь.

Я растерял понемногу всех друзей прошлых лет, и те две дружбы новые — ты и «отец» — я не хочу и не смогу потерять, т. к. мне ваши письмеца помогут чувствовать живых людей и пульс работы моей партии.

Здесь, безусловно, после такого разгрома общественная жизнь еще не развернулась, организация еще не оправилась от чистки — притока новых сил пока нет — это момент, когда 50% орг[анизации] за бортом; если бы у меня хоть чуточку было сил двигаться и глаза, я бы что-нибудь делал. То, что я слепну, — это факт. Но, конечно, живого человека пока нет. Передай мой привет сынишке и скажи, что и его буду ждать с тобой летом будущего года вместе, и скажи ему, что я и его и его маму тоже люблю.

Жму Ваши руки большую и маленькую.

Островский.

Привет от Раи большой.

Сочи, 20 августа 1928 г.

21 А. А. Жигиревой

25 августа 1928 года, Сочи.

Милая Шура!

Лежу один. Рая участвует в райконференции «Нарпит». В отношении общественной работы Раи — вовлечение ее в работу профсоюза шагает вперед, — работа эта шаг за шагом втягивает ее; ясно, что мне все более и более придется оставаться одному, но здесь не может быть никакого разговора — тем более что перед Раей стоит вопрос вступления в кандид[аты] ВКП(б) — она последний год в ВЛКСМ (ей 23 года), и я заканчиваю политическую подготовку, необходимую для нее.

Как работница (4 года физического труда) она безусловно будет принята, тем более что теперь организация будет пополнять ряды рабочими.

За период моей политически сознательной жизни я имею целый ряд рабочих и работниц, вовлеченных мною в партию, к сожалению, я не имею теперь с ними связи, но все они сейчас, как я знаю, стали хорошими партийцами. Для меня всегда была радость, если я втягивал в нашу семью индивидуальной работой кого-либо из ранее остав[ав]шихся в стороне от комму[нистического] движения.

А ведь есть товарищи, которые не помнят ни одного случая обработки, воспитания и вовлечения в партию — есть механическая дача рекомендаций, но это не то.

Теперь, когда я болен, я большую часть своего энтузиазма в те периоды, когда кошмарные боли давали мне возможность отдыхать, отдавал и отдаю тем нескольким рабочим, меня окружавшим (в данном случае Рае), для того, чтобы имеющееся [у них] рабочее сознание повернуть и закрепить в направлении борьбы за новую жизнь, и я вижу результат этого и факт того, что в идущих впереди боях с нами будут еще один-два преданных партийца. Все это крупиночки — очень мало, — но большего я не имею сил делать. Точка.

Теперь об обыденном.

Получил твое письмо (о беседе с Ем[ельяном] Ярос[лавским]). Ты, Шура, напрасно нервируешь. Ярославский, наверное, правильно приводил примеры, что партия не в силах всех искалеченных товарищей лечить — так ведь он, наверно, тебе говорил, тем более что я ведь получил в этом году такую большую подмогу на курорте — я лично думаю, что и к тов[арищу] Смидович тебе сейчас ни в коем случае ехать не надо. Во-первых, все неправильные дела (вопрос о пенсии и т. д.) пересмотрятся, и только лишь, когда бюрократизм будет продолжаться и ни черта не будет сделано, тогда мне придется обратиться к большим рычагам в ЦКК и НК РКИ. Но пока нет оснований туда обращаться.