Том 3. Письма 1924-1936 - [19]

Петро! Ты напиши подробнее и побольше о борьбе за уголь. Передаю трубку Рае.

Взяла трубку. Здорово, Ай-Петри! Ввиду того, что первый секретарь тов. Островского заснул богатырским сном за столом и его сильный храп возвещает, что он вне закона, я беру ручку в руки и стараюсь напомнить тебе, что я еще жива и об опасности попасть мне в переплет при встречном «промфинплане». Но, принимая во внимание, что ты стал истинным пролетарием-шахтером Донбасса, а Москва берет Донбасс под «сквозняк», я откладываю свое воинственное настроение, давай поговорим по душам. Ты не лезь в бутылку, что мы не пишем, наши ноги выбивают темпы, они бегут за нами, а мы бежим за ними, и прорыв на письменном фронте тебя не должен смущать, не должен тебя удивлять. Уже первый час ночи, и второй секретарь тов. Островского показывает подозрительные признаки сонливости, храпа еще не слышно, но он… возможен.

Пока до свидания, хотела сказать скорого, но вспомнила, что ты… «орел с подрезанными крыльями…» Точка.

Коля. Рая.

Щирий привет от нас всех твоей подружке Тамарико.

Москва, 11 февраля 1930 г.

47 А. А. Жигиревой

22 февраля 1930 года, Москва.

Милая Шурочка!

Ты, наверное, удивлена, что твои приемыши молчат. Шурочек, будь немного светлее, будь хоть немного хорошего у меня лично, я бы с тобой поделился сейчас же, но у меня есть опыт в том, сколько тревоги и неспокоя я вношу в твою жизнь всем тем, что меня окружает, и я, даже хорошо зная тебя, знаю также и то, что сейчас же будешь реагировать на все, но так [неразборчиво. — Ред.]я не могу. Такой товарищ, как я, всегда будет вносить тревогу, потому что жизнь сурова и не терпит не стоящих на ногах.

Я лучше других сознаю и ощущаю железный период идущих дней, и у меня вообще нет нерешенного, но, Шурочка, все эти вот сейчас вот идущие впереди месяцы, максимум год, пока не станет ясней проблема глаз, я буду жить, хотя бы каждый день был тяжел.

Милый дружок, меня некоторые товарищи несколько подвели, и из-за этого небольшие толчки и подзатыльники мне попадают — это так нормально.

Ведь верно же, что [если] дела сегодня пасмурны, то завтра могут быть светлее.

Теперь я хочу тебе написать вот о чем, это о моей партийной дочурке — о Раечке, она переводится в члены ВКП(б)…

Раечек, моя хорошая дочурка — это мой последний взнос в ВКП(б), взнос живым человеком — будущим бойцом, честной, преданной труженицей.

Я устал, Шурочка, жму твою руку крепко.

Коля.

Привет всем и Лёне.

22 февраля 1930 г.

48 А. А. Жигиревой

3 апреля 1930 года, Москва.

Милая Шура.

22 марта мне сделана операция. Вырезали паращитовидную железу. Переносил операцию тяжело. Сейчас наступил перелом к лучшему. Получил в Москве комнату. По теории профессуры, у меня должно восстановиться после операции здоровье. Чуть поправлюсь, напишу тебе огромное письмо. Давно от тебя, Шура, не имею писем, напиши мне о себе несколько строчек. Рая проводит у меня все время.

Крепко жму твою руку.

Николай.

P. S. Думаю апреля 15-го двинуться в Сочи, отдохну от кошмарных месяцев.

Москва. 3/IV — 30 г.

49 А. А. Жигиревой

22 апреля 1930 года, Москва.

Милая Шура!

Привет с наступающим 1 Мая. Я переехал из клиники в данную нам комнату. Адрес — Москва, 34, Мертвый переулок, 12, кварт. 2.

Хочу уехать числа 2-го мая в Сочи, не знаю удастся ли это технически… [Дальше неразборчиво. — Ред.]…вырезали паращитовидную железу по способу ленинградского проф. Оппеля. Делали под местным наркозом 1 Ґ часа. Было тяжело 9 дней. После операции лихорадило (40®).

Обессилел страшно, но есть результаты — начинают немного шевелиться суставы.

Рая все ночи проводила у меня, и представляешь, как она измоталась. Все говорят, что она страшно похудела.

Все врачи мне твердят, что Мацеста мне нужна именно после операции, будет происходить рассасывание солей в суставах, у меня ненормальное количество кальция в крови вместо. [Дальше неразборчиво. — Ред.]

После операции начал успокаиваться процесс в глазах — скоро месяц, а [они] ни разу не болели. Было бы хорошо, если б успокоились, тогда Авербах сделал бы операцию.

Шурочка, почему ты молчишь, что у тебя?

Я знаю про все твои волнения. Но ведь вся жизнь такая.

Будем ожидать от тебя хоть коротенькой записки.

Скажи, Шура, разве мы не встретимся в этом году?

Раек работает на той же фабрике. Дали ей еще одну нагрузку — заведовать передвижной библиотекой. Я так много забираю у нее времени, что она не в силах везде поспеть.

Ее переводят скоро в члены ВКП(б).

Много хотелось бы тебе написать, но нет сил. Слеп я, Шурочка. Привет твоим друзьям.

Крепко жмем твои руки.

Николай и Рая.

22 апреля 1930 г.

50 Р. Б. Ляхович

30 апреля 1930 года, Москва.

Дорогой тов. Розочка!

Хотя сил нет, но берусь за карандаш. У меня вообще хватает горя, и еще одно горе — вас не будет. Я вас так ожидал. Ведь не надо же горы писем писать, чтобы доказать факт крепкой дружбы, нас всех соединяющей. Точка — экономлю силы. Итак, я, получив еще один удар по голове, инстинктивно выставляю руку, ожидаю очередного, так как я, как только покинул Сочи, стал учебной мишенью для боксеров разного вида; говорю — мишенью потому, что только получаю, а ответить не могу. Не хочу писать о прошлом, об операции и всей сумме физических лихорадок. Это уже прошлое. Я стал суровее, старше и, как ни странно, еще мужественнее, видно, потому, что подхожу ближе к конечному пункту борьбы.