Том 3. Письма 1924-1936 - [13]

Теперь о другом, ты не знаешь — ко мне приехала мать.

В конце концов, как я ожидал, старушка узнала обо мне действительность и приехала. Я не буду и не смогу передать все моменты печальной встречи, но ты сама знаешь, как они бывают: слезы, горе, радость [после] 5-летней разлуки и т. д. В общем, она остается у меня жить, ведь у старухи уже нет сил на тяжелую работу прачки, кухарки или прислуги — ведь и мне необходимо подумать о том, чтобы не быть целые дни и вечера одиноким, и пусть старуха отдохнет морально около меня, ведь ничего не сделаешь с той инстинктивной привязанностью.

Рая ведь не может физически уделить мне достаточно времени, она выбрана членом Горсовета и, видно, начнет работать [на] консервном заводе работницей…

Еще буду писать.

Коля.

Шурочка, я ведь не отвечаю никогда на твои вопросы — я боюсь, что ты ничего не разберешь из моего письма, так как я его сослепу пишу, не видя что.

Печка греет хорошо, но такая ненасытная утроба, глотает киловатты, как голодный пышки. Я еще не знаю, сколько мне придется заплатить, но здорово. Но если белогвардейца соседа выселят, то можно будет [поладить] с теми товарищами, [кто] будет там жить (будет поселен партиец)…

Теперь о радио. Если бы ты была здесь, то назвала бы меня идиотом и надрала уши. Подумай, будучи слепым, ни черта не видя, взялся собирать приемник из такой дряни и кусков, где и видящий запарился бы. Сколько я крови попортил! Ну, какая работа на ощупь! Ну его к черту! Когда кончилась эта канитель и одноламповый приемник был собран, я закаялся на всю жизнь больше это делать.

В чертовой Сочи даже винтов нет, не то что другого. Приемник работает и не хорошо и не плохо — слушать можно, но ведь я знаю, если я тебе напишу, чего у меня нет, то ты опять будешь тратить деньги и высылать — и ни края, ни конца субсидиям не будет.

Боюсь, Шурочка, что я сумел заслужить нехорошую репутацию у твоих родных в этом вопросе. Для того, чтобы приемник стал живым, мне нужна одна сухая батарея 80 вольт (8 р. 90 к.) и 10 наконечников для телефонов (рубль).

Как видишь, Шура, моей бессовестности нет границ — вот голое доказательство — чем я хуже пьянчужки, зарекающегося пить и тут же выпивающего.

Коля.

12 декабря 1928 г.

31 А. А. Жигиревой

14–15 января 1929 года, Сочи.

Милая Шура!

Только сегодня могу написать тебе — раньше не было сил.

Последние недели я перенес много физических страданий. Не буду тебе, дружочек, много о них говорить, но основное было: воспаление легких и неудержимая рвота, куда хуже чем в Мацесте. Когда мы встретимся с тобой, Шура, тов[арищ] мой милый, тогда и поговорим о всем, я надеюсь, что если не будет опять моральных лихорадок и еще какого-либо заболевания, дожить до лета.

Сейчас я едва живой, но силы возвращаются, и факт, что я могу тебе писать, говорит за то, что я оживаю.

Я, конечно, не могу всего написать сразу тебе, но в сегодняшнем письме сообщаю. Мы втроем сейчас живем в другой квартире, адрес — Сочи, ул. Войкова № 39, ближе к центру — две комнаты. (Рая напишет все подробности по этому вопросу, я же из-за экономии сил не буду.) Рядом с вокзалом. Когда приедешь к нам с Лёней, сможешь хорошо отдохнуть, есть где. 32 кв. метра жилплощади, отдельный ход и т. д.

Шурочка! ведь ты давненько не писала — опять, видно, закопалась в работу.

Ты знаешь, Шура, я с жадностью взялся за карандаш, но так тяжело, так много усталости, что, желая поделиться с тобой, не решаюсь начинать потому, что сердечко и мозг у меня сжаты сейчас крепкими узлами. Это не заплеснелое нытье, а вполне закономерная вещь. Так всегда бывает после ожесточенной схватки, я перенес это и в физическом и др[угом] смысле. Я как аккумулятор, отдавший весь состав энергии и не получивший пока зарядки.

15 января. Продолжаю — арестован ГПУ зав. коммунхозом, пресловутый Бабенко, считавшийся чл. ВКП(б) с 1919 г., член президиума Горсовета и РИКа, член райкома и т. д. Он оказался белый контрразведчик, офицер, расстреливал наших товарищей-большевиков. Эта гадина, обманув всех, пролез во все перечисленные посты — это громадный провал — ведь гад был руководящим работ[ником], член бюро РК и т. д. и т. п. Сочи везет, как утопленнику. Гад определенно вел работу на заграницу, навряд ли что это случайный белый.

Скоро генеральная чистка. Здесь опять начнет мести большевистская метла…

Когда пройдут эти перекаты — из темных хоть бы стали серыми дни, оживет мой молчаливый, как хозяин, приемник и пройдут дни «спокоя» до чистки, где я снова ринусь в бой, возможно последний.

Сочи, 14–15 января 1929 г.

32 П. Н. Новикову

25 января 1929 года, Сочи.

Милый Петя!

Дружочек родной мой, я только что оживаю от воспаления легких, чуть жив. Живу на новой квартире, адрес: Сочи, ул. Войкова, № 39. Нет у меня сейчас сил все написать, но ты меня поймешь. Я перенес столько передряг и физических и душевных. Знаешь Буденновский марш «Вся наша жизнь есть борьба», это ко мне подходит на 100%.

Мой милый Петя! Когда мы встретимся (а мы должны встретиться) — я имею хорошую отдельную комнату, — тогда я много чего тебе передам. Сейчас у меня только крупинка здоровья — я почти совсем слеп, не вижу, что пишу. Я определенно знаю, что я могу продержаться еще при хороших условиях эту зиму и лето — жестоко загнан в физический тупик — подумай, Петя, угасло зрение — такая радость жизни. Разгромив меня наголову физически, сбив меня в этом со всех опорных пунктов, никто не может лишь унять моего сердечка, оно горячо бьется. Как трагически сложилось, Петя, что внутри такая энергия, такая хорошая ясная большевистская установка, и тут же вдоску разрушена вся система, руки, ноги, глаза и т. д. и т. п.